Наталья Аристова - Искусство проклинать [СИ]

Когда они ушли, Зойка помолчав, заявила: Знаешь, Тина, я, наверное, дурочку сваляла…

— О чём ты? Что, ввела следствие в заблуждение? Не бойся, Иван — свой парень, с ним можно по-доброму всё уладить. Расскажешь правду, он поймёт… Он хороший мент, и профессионал отличный.

— Нет, я не об этом. И Петренко я знаю, он с нами часто сталкивался. У него даже подружка была из наших, девчонки говорили, что он её вытащил, домой отправил, к родителям… Нет, он хороший мужик, и я не о нём…

— О чём же? — я, размахнувшись, бросаю для Рекса палку в самую гущу кустов, и он мчится за ней, слегка припадая на правую переднюю лапу. С радостью возвращается со своей добычей ко мне: Хороший Рекс, хороший. Умный. А ну, ещё разок… Искать, Рекс, искать!

— Они спрашивали про Танькиного Егора. И я рассказала, где он жил, каким был, когда и как я его видела. А теперь думаю: там нечисто было, Тина! Как я сразу не догадалась…

— Что значит «нечисто»? Криминал, что ли? Говори ясней.

— Тина, это может быть, тоже секта… — Зойка смотрит на меня широко раскрытыми глазами и в них плещется страх: У Егора там клуб был, он на Серова, недалеко от Сорок третьего квартала, старый спортзал снимал. Всякие снаряды, тренажёры, спортплощадка… Но его дружки частенько собирались вечерами и шумели как оглашенные: что-то пели и хором орали. И ещё Танька иногда в синяках от него возвращалась, замученная. Она же специалисткой широкого профиля была, её Совка частенько к садистам посылал. Может её там по кругу пускали…

— А что там за район? — я забираю у Рекса палку и, потрепав его по морде, кидаю на землю маленький твёрдый мячик: Поиграй сам, Рекс… Один поиграй… Иди сам, Рекс, один. Всё хорошо, милый. Иди!

— Частный сектор: домики, пара магазинов, заправка на отшибе, заброшенная школа, медпункт крошечный. Ещё развалины церкви рядом с клубом, старинное кладбище… — добросовестно перечисляет Зойка: Это бывшая деревня, она недавно в черту города вошла. Далеко и добираться тяжело. Автобус один — «тройка», ходит редко. Я, обычно, на такси за Танькой приезжала. Она, бывало, сама не могла… на колёсах сидела, колоться начала… — Зойка прерывается, уставившись на Рекса.

— Что, Совка машину не давал?

Дождешься от него… от жлоба…. Я всегда старалась на автобус успеть, но получалось когда как… До угла Серова доезжала, а там пешком. Иногда… — Зойка бросает на меня опасливый взгляд и продолжает: Иногда подвозил кто-нибудь…

Я молчу и она продолжает: Этот клуб назывался «Белая раса», я повязки у них на головах видела. И парни в нём почти все были русые… Ещё одинаковые наколки на плече: щит с буквами «БР» и два перекрещенных меча.

— Спортивные мальчики-то, крепкие? Сколько их? И почему ты решила, что они — секта? Нам только ещё одной секты для полного счастья не хватает…

— Качки все, десятка три, не меньше… И нет там уже никого… Клуб сгорел, хозяин пропал. Это его менты ищут. Они меня про Егорку спрашивали. И про Таньку… Я сказала, что не видела её с тех пор, как нас клиенты возле Паласа подцепили, избили и кинули… Я, вроде, слиняла и к больнице прибилась, а её потеряла… А Егора она найти пыталась, но он как в воду канул… Исчез и всё, и дружки его разбежались… Про них тоже спрашивали, а я и не помню их толком… разве что, в лицо кого-нибудь узнаю…

— Давно это было? — спрашиваю я, стараясь затушить внутреннюю боль и горечь, обжигающую гортань.

— В конце ноября. Тогда ещё передача по местному ТВ была, помнишь? Ну, про вандализм в спортзалах… Про то, что один за другим два спортзала сгорели и это не случайность… Сначала в Сарае, а потом — на Серова.

— Не помню… Я телевизор не смотрю… Ты же знаешь… — отвечаю я и Зойка замолкает, не смея продолжать разговор. Я догадалась — и она это знает…

Вернее всего, спортивный клуб «Белая раса» готовил для Хорса боевиков. Подвозивший Зойку Дан, ездил на Серова для того, чтобы узнать о них побольше, подготовиться и лишить секту её боевой мощи. Тридцать здоровых натренированных парней — это очень опасно. Да ещё неизвестно, сколько их было в предыдущем, тоже сгоревшем клубе. Вот откуда он являлся в Изумруд таким усталым и измученным… Теперь угрозы с этой стороны нет: можно не сомневаться, что он всё довёл до конца…

Мы проводим остаток прогулки молча, сопровождаемые бдительными взглядами мальчиков Васо. Мне не хочется узнавать у Зойки, кто из оравы, напавшей на меня в Паласе был Танькой. Таньки уже нет. Пусть её имя пока останется для меня безликим воспоминанием. Я спрошу о ней после Майской ночи. Потом, всё потом…

А почему я так уверена, что в Майскую ночь всё у нас получится? А если нет, тогда что? Нет уж, не каркать! Их и без нас добьют, найдётся, кому! Письма я приготовила… Голову мы этой сволочи, всё равно, оторвём. И никаких личных пристрастий, Тина, девочка! Митрофан подождёт… Смотри шире! Главная цель — Хорс, и те пятеро, что маячили с ним в Курятнике. Они — цвет, ядро! Все остальные знают только детали, каждый — свою часть работы. Без головы ноги и руки много не натворят, хоть и постараются. С ними справится Маго… Но мне всё равно нужно выжить. Я попробую, если смогу…

Вернувшись, я отправилась к Бабе Сане. Она сидела в кресле у окна, откинувшись на спинку. Лицо отрешённое и сосредоточенное. Возможно, думала о том же…

— Баба Саня, к тебе можно?

— Ну конечно, зачем спрашивать. Садись, девочка.

— Вид у тебя не слишком радостный… Устала? Или спала плохо?

— Ничего, пройдёт. А ты как?

— Спала, как слон, часов семь, наверное — соврала я, честно глядя ей в глаза: Давно так не отсыпалась. Твои травы подействовали. Да и набегалась за день… Баба Саня, кто такой прикидыш? Ты мне не рассказывала.

— Не рассказывала… Не думала, что они у нас ещё есть. Такая редкость в наших краях почти не водится.

— Что за редкость? Это колдун?

— Нет. Прикидыш — это человек, который перенял повадки зверя, в подавляющем большинстве, — хищника, прикинулся им.

— Значит, это человек. Не нечисть?

— Человек. Но… зверь. Человек без души: у него нет совести, жалости, страхов, сомнений. И морали тоже нет, одни инстинкты. Он кровожаден, поэтому выбрал себе личину хищника. Живёт в стае, или приручает отдельного зверя, и учится у него повадкам. А потом становится таким же…

— Зачем ему это?

— Он жесток по натуре, для него убить — праздник. По людским понятиям, посягать на человеческую жизнь — грех. А зверь — это зверь. Он не имеет таких установок.

— Маньяк, что ли? — спрашиваю я, прижимая её тёплую ладонь к своей щеке. Баба Саня ласково гладит мою кожу, поправляет волосы и, наклонившись, поочерёдно целует в брови.

— Не всякий маньяк хочет и умеет прикинуться, дорогая. Отдать человеческую душу непросто.