Рута Шейл - Вещные истины

Пламя уютно гудит в очаге, потрескивают дрова. Приоткрыв дверцу топки, я подношу к глазам оставшиеся листы из дневника Кляйна, выискиваю знакомые слова и додумываю значение незнакомых. Это не так сложно, потому что часть истории мне известна. Известна и чужда одновременно.

– Лихо же он нас обманул, – бормочу я, имея в виду Бескова. – Ему бы книги писать. Ты же помнишь момент, когда Кляйн получил от Нойманна пятнадцатый рейсте и демонстрировал Раушу свои новые сверхспособности? Вот послушай, как все было на самом деле.

– Что ты натворил? Подрался? Кого-то ограбил? Тебя разыскивают? Скажи мне, Ричи, что бы это ни было, я должен знать, чтобы помочь тебе!

«Я должен знать, чтобы помочь тебе». Чертов чванливый индюк. Даже сейчас он стоял передо мной в своей новенькой форме студента Альбертины, сжимал в руках анатомический атлас и делал вид, что сочувствовал, хотя на деле понимал – не мог не понимать – что кое что изменилось. Вильгельм-победитель. Вильгельм-на-шаг-впереди. Вильгельм и его друг-неудачник Рихард, на которого следовало смотреть именно так – слегка снисходительно, но дружелюбно, точно на нищего с паперти, которому не собираешься класть милостыню, потому что отдал ее соседу – извини, приятель, в следующий раз повезет тебе.

И вот мне наконец повезло, но он об этом еще не знает. Протягивает руку со своими жалкими грошами, но тот, кто был никем, богаче его стократ.

– Вил, – сказал я и вдруг начал задыхаться, потому что слишком часто представлял себе этот разговор, и мысли мои скакали, опережая слова. – Я – Альфа и Омега, я – закон, я – Господь Бог для тебя, для всех вас…

В его взгляде уже нарастала зависть, но он все еще надеялся, что я болен и брежу.

– Не понимаю, о чем ты, Ричи.

– Я казнил старуху-зеленщицу. Потом отставного офицера. И еще девушку. Совсем юную. Она не хотела умирать…

Он продолжал молчать и смотреть на меня, будто на попрошайку. Ничего, я выбью из него эту дурную привычку.

– Никто не хотел умирать. А я казнил их.

– Почему ты это сделал? Почему?!

– Они преступили закон.

– Ричи, твоя болезнь… Ты устал. Неудача с экзаменами тебя доконала. И эта ужасная жара…

Он попытался обнять меня, но я в ярости оттолкнул его руки.

– Я не сумасшедший! Выслушай меня!

Круглый белый глаз луны пристально следил за нами с ночного неба.

– Я – судья. Я получил это звание в наследство от Готлиба Нойманна. Когда-то давно он заставил меня запомнить четырнадцать рейсте, а несколько дней назад, прежде чем скончаться, передал пятнадцатый.

– Рейсте всего четырнадцать, Ричи.

– Не перебивай. Пожалуйста. – Между нами повисла звенящая пауза. – Готлиб Нойманн передал мне Рейсте Судьи, и теперь все они здесь, у меня в голове. Ты ведь знаешь, что я не владел ни одним, мы вместе пытались отыскать мой знак тогда, на чердаке, помнишь? А теперь… Ты жаловался на зубную боль, позволь мне помочь!

Пошатываясь от слабости, я подошел к столу, взял авторучку и оцарапал пером ладонь. Вильгельм наблюдал через плечо.

– Не бойся.

Я медленно коснулся рукой его щеки. Слова были излишни – я прочел ответ по глазам. Вместо того чтобы ударить его по лицу, как того требовало все внутри, я избавил его от боли. Пока что.

– Здесь слишком душно, ты не находишь?

На листе бумаги возник очередной рейсте, и я с наслаждением вдохнул прохладный воздух. Мигрень отступила. Легкий морозец приятно покалывал щеки.

– Прекрати, – сдавленно попросил Вильгельм, и я нехотя заштриховал знак.

Чтобы окончательно его убедить, я вынул из стопки первую попавшуюся книгу, проявил неуважение рисованием на титуле и передал ее Вильгельму.

– Часть вторая, второй раздел, общее замечание, – попросил я. Он послушно открыл нужную страницу. – «Далее, можно мыслить либо теистические, либо демонические чудеса, а последние разделять на ангельские (добродемонические) и дьявольские (злодемонические), из которых последние, собственно, и возбуждают расспросы, так как добрые ангелы (не знаю, почему) дают мало или вовсе не дают поводов говорить о себе в этом отношении». Часть третья, второй раздел. «Чувства – это еще не незнания и, следовательно, не объясняют никакой тайны. А так как последняя имеет отношение к разуму, но все же не может быть общим достоянием, то каждому следует (если она такова) искать ее только в своем собственном разуме».

– Признайся честно – ты просто вызубрил ее наизусть, – криво улыбнулся Вильгельм. Наконец-то я увидел его истинное лицо. Именно так он и выглядит, мой милый друг – почерневший от зависти неудачник.

– Работает не только с книгами! – сказал я довольно и, повторив Рейсте Чтения на собственной ладони, без предупреждения схватил Вильгельма за руку. Его мысли были похожи на скачущие перед глазами книжные строки. – Вил, ты… Твой отец… Он больше не сможет давать тебе денег?

– Не будем об этом. По сравнению с твоими переменами его недуг – сущая ерунда. Во всяком случае, кроме него самого никто не пострадал.

Его слова больно меня ранили, но Вильгельм, как обычно, этого не заметил.

– Я всегда знал, – продолжил он, – что рано или поздно ты всего добьешься. Ты ведь мечтал об этом… и ты этого достоин. Пятнадцатый рейсте. Такое могущество в одних руках… Страшно даже представить.

Наблюдать, как он корчится в тщетных попытках сохранить лицо, можно было бесконечно, но меня по-прежнему мучил жар, и я вернулся в постель.

– Есть еще одна новость, которую я хотел тебе сообщить.

Вильгельм не полюбопытствовал. Его силуэт со сложенными на груди руками темнел на фоне окна.

– Я уезжаю из этой дыры.

– Рад за тебя, – сказал он с глухим, упрямым отчаянием.

Давай, сделай вид, что действительно рад. Улыбнись, натяни свою привычную маску доброго друга. Пусть она прирастет к твоему лживому лицу.

– Старый хрен Нойманн оставил мне дом. Огромный дом на Кройц-штрассе. Не потому, что он такой добренький. Дом переходит ко мне по праву судьи вместе с судейскими капиталами – это огромная сумма, ты даже представить себе не можешь, насколько.

– Дом? Дом на Кройц-штрассе?

– Вот именно, – произнес я таким тоном, словно каждый день получал в подарок особняки. Рука с несколькими жалкими медяками уже протянута, и бывший податель жадно ждет, когда они упадут в его кружку. – И ты сможешь жить там, не тратя ни пфеннига. Рассчитаемся, когда твои дела пойдут на лад.

– Рихард, Рихард! Ты воскрешаешь меня из мертвых!

Сильный вправе не только казнить, но и миловать. Но все может измениться, Рауш, все может измениться в любую секунду – теперь твое будущее в моих руках…