Лафкадио Хирн - «Мальчик, который рисовал кошек» и другие истории о вещах странных и примечательных

Как и можно ожидать в стране, где гипнотичность природных форм столь признана, в Японии существует множество любопытных поверий и суеверий, связанных с камнями. Почти в каждой провинции есть знаменитые камни, которые считаются священными, или зачарованными, или наделенными волшебной силой, такие как женский камень в храме Хатимана в Камакуре, и Сэссё-сэки, или камень смерти, в Насу, а также камень преуспеяния на острове Эносима, которые почитаются паломниками. Есть даже легенды о проявлении камнями чувств, как предание о кивающих камнях, которые низко кланялись монаху Дайто, когда он проповедовал им слово Будды; или старинное сказание из «Кодзики» о том, как император О-Дзин, будучи в состоянии августейшего опьянения, «обрушил свой августейший посох на огромный камень, лежащий посреди Осакской дороги, после чего камень сбежал !» [111] «Кодзики» в переводе профессора Чемберлена. (Примеч. авт.) .

Следует сказать, что камни ценятся за свою красоту, а большие камни, выбранные за свою форму, могут обладать эстетической ценностью, определяемой в сотни долларов в денежном выражении. И большие камни составляют костяк, или основу, разбивки старояпонских садов. Не только каждый камень подбирается с позиций особой выразительности его формы, но и каждый из камней в саду или в усадьбе имеет свое отдельное и собственное название, указывающее на его назначение и декоративную роль. Но я могу поведать вам лишь немного, совсем немного устных преданий, посвященных японскому саду; и если вы хотите узнать больше о камнях и об их названиях, а также о философии садов, прочтите замечательный очерк мистера Кондера «Искусство ландшафтного садоводства в Японии» [112] Со времени написания этого труда г-н Кондер опубликовал прекрасно иллюстрированный том «Ландшафтное садоводство в Японии» [ «Landscape Gardening in Japan» by Josia Conder, F. R. I. B. A. Tōkyō; 1893]. Фотографическое приложение к этой работе содержит виды самых знаменитых садов столицы и некоторых иных мест. (Примеч. авт.) и его прекрасную книгу «Японское искусство цветочного декорирования»; а также краткую, но изумительную главу «О садах» в книге Э. С. Морзе «Японские дома» [113] Наблюдения доктора Рейна о японских садах не заслуживают рекомендации как в отношении точности, так и понимания данного предмета. Рейн провел в Японии всего лишь два года, употребив бо́льшую часть этого времени на изучение лакового промысла, шелкового и бумажного производства, а также иных практических дел. В части этих предметов его работа была оценена по достоинству. Но его главы о японских манерах и обычаях, искусстве, религии и литературе говорят о его крайне ограниченной осведомленности в данных вопросах. (Примеч. авт.) .

В японском саду вовсе не прилагается каких-либо стараний к тому, чтобы создать какой-то нереальный или совершенно идеальный ландшафт. Его художественное назначение состоит в том, чтобы служить точной и достоверной копией красот какого-то подлинного пейзажа и производить столь же реальное впечатление, какое производит настоящий пейзаж. Поэтому он является произведением искусства и поэтическим произведением одновременно; возможно, он даже более поэтическое произведение, нежели произведение искусства. Ибо так же, как природный пейзаж в его меняющихся видах воздействует на наши чувства, пробуждая веселое или серьезное настроение, создавая ощущение затаенной угрозы или безмятежности, напряженности или спокойствия, в той же мере его подлинное отражение в работе ландшафтного садовода не только лишь производит впечатление прекрасного, но и создает определенное душевное настроение. Великие ландшафтные садоводы древности – буддийские монахи, первыми привнесшие это искусство в Японию и впоследствии развившие его в почти оккультную науку, продвинули свою теорию еще дальше этого. Они считали возможным отображать уроки нравственности в разбивке садов, равно как и отвлеченные понятия, такие как непорочность, вера, благочестие, довольство, спокойствие и супружеское счастье. Поэтому и сады замышлялись так, чтобы отвечать характеру своего владельца, в зависимости от того, кем он был – поэтом, воином, философом или священнослужителем. В тех старинных садах (это искусство, увы, сейчас все больше предается забвению под пагубным влиянием совершенно тривиального западного вкуса) нашли свое выражение как настроение природы, так и некая необычная восточная концепция настроения человека.

Я не знаю, какое человеческое чувство предполагалось отражать главному участку моего сада, и нет никого, кто бы мог мне это рассказать. Те, кем он был создан, покинули этот мир много поколений тому назад, в ходе всеобщего переселения душ. Но как поэтическое произведение о природе, он не нуждается ни в каком толкователе. Он занимает часть усадьбы, обращенную на юг, а на западе протягивается до границы северного участка сада, от которого частично отмежеван необычной конструкцией в виде изгороди-ширмы. В нем есть крупные валуны, густо поросшие мхом; и разные фантастические бассейны из камня для запаса воды; и позеленевшие от времени каменные фонари; а также имеется сятихоко , подобная тем, что видны на коньках кровли замка – большая каменная рыбина, а вернее, канонической формы дельфин с распластанным по земле носом и поднятым вверх хвостом [114] Это положение сятихоко в какой-то степени диктуется традицией (de regueur) , отсюда расхожее выражение сятихоко дай , что значит «стоять на голове». (Примеч. авт.) . Есть миниатюрные холмы со старыми деревьями на них и покрытые зеленью длинные склоны, затененные цветущими кустарниками, подобные речным берегам, а также зеленые холмики наподобие маленьких островов. Все эти зеленые возвышенности поднимаются из участков бледно-желтого песка, гладких, подобно шелку, служащих имитацией изгибов и поворотов речного русла. Эти песчаные дорожки не предназначены для прогулок – они слишком красивы для этого. Малейшее пятнышко грязи испортило бы все впечатление от них, и для их поддержания в идеальном состоянии требуется особое мастерство опытного туземного садовника – замечательного старика. Но они пересечены в разных направлениях рядами плоских неотесанных каменных плит, уложенных на неравном расстоянии друг от друга, точно так же как камни, уложенные для перехода через ручей. Общее производимое впечатление такое, как будто это берега тихого потока в каком-то прелестном одиноком, сонном уголке.

И нет ничего, что нарушило бы эту иллюзию, – настолько изолирован от внешнего мира этот сад. Высокие стены и изгороди отгораживают улицы и все, что с ним граничит; а кустарники и деревья, которые становятся тем выше и гуще, чем ближе к его границам, скрывают от взора даже крыши соседних каттю-ясики. Нежной красотой насыщены трепещущие тени листьев на залитом солнцем песке; а тонкий сладковатый аромат цветов приходит с каждой волной прохладного воздуха; и отовсюду доносится гудение шмелей.