Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

Так можно ловить на рыбацкий крючок русалку. Клер сама усмехнулась этой мысли. А потом вспомнила, как у нее дрожали поджилки при взгляде на величественные фрески в соборе. Ей казалось, что все замечают ее преступное желание пленить кого-то из подобных существ. Но она могла только их нарисовать и ждать, пока одно из них оживет. Так Дженет ждала на распутье дорог Тамлейна в ночь, когда его можно было отнять у королевы фей. Так и Клер жаждала снова выудить из мрака создание, которое только что к ней приходило. И вместе с тем она его боялась.

Когда видишь ангела, нужно помнить, что сатана тоже был ангелом… Эту истину стоило бы вывести собственной кровью на стене, чтобы никогда не забывать. Но иногда так хотелось забыть и плениться моментом.

Клер чувствовала себя так, будто только что выпустила джинна из бутылки и он теперь затаился изумрудным дымком где-то в доме, чтобы тайно за ней наблюдать. Чтобы искушать и вредить. Клер вспомнила столы, ломящиеся от фруктов и драгоценных камней, как из рога изобилия. Вспомнила трупы и цветы. Отвратительные яства из плоти. Черные свечи, сочащиеся кровью вместо тающего воска. Ветви мирта за окном. Русалок в каналах. Розы на могилах. Инструменты для пыток в мастерской. И голос, учтиво шепчущий ей:

– Чего ты пожелаешь?

Выбор был большим. Только она знала: то, чего она действительно желает, стало слишком видоизмененным. Слишком непохожим на то, каким она его захотела.

Зеркало в старинной золоченой раме отражало красивое ожерелье у нее на горле. Клер потянулась к шее и нащупала рукой нитку крупного жемчуга. Гладкие отполированные жемчужины плотно прилегали друг к другу, образуя подобие белой гусеницы. Только каждая жемчужина в ее сплошном теле была отдельным свидетельством чьей-то смерти. Смерти устрицы, из которой ее извлекли. Из каждой по жемчужине. И получились целые бусы. Изумительное смертоносное великолепие.

Чьи-то пальцы очень давно застегнули это ожерелье на ее шее. Или это было только во сне, но голос звучал до сих пор.

– Носи и помни, что у триумфа не бывает допустимых границ.

Слова сопровождали подарок. И почему-то они были неприятными. От них веяло таким же могильным холодом, как и от жемчужин, каждая из которых символизировала чью-то смерть.

И все-таки Клер не хотела снимать ожерелье. Даже на миг. Оно было ей очень дорого. Не в смысле его денежной цены. Вовсе нет. В нем было сокрыто нечто такое, что она оценила бы дороже, чем собственную жизнь. Например, если бы на темной улице на нее напал грабитель с ножом, она бы скорее подставила свою шею под нож, чем позволила срезать с нее ожерелье. Вместе с тем с любыми золотыми безделушками со своих пальцев или дорогими сережками она рассталась бы запросто. Ценен был именно жемчуг. Почему-то…

Клер с отвращением поморщилась при мысли об устрицах, из которых его извлекли. Ее с детства тошнило от вида морепродуктов. Особенно от устриц. Хотя чем они так сильно отличаются от креветок или мидий? Разве только тем, что в них может созреть нарост жемчужины. Один раз Клер нашла летом на пляже раковину и хотела забрать ее с собой. Только раковина оказалась двустворчатой и плотно сомкнутой. Клер попыталась раскрыть ее с помощью острого сучка. Каково же было ее удивление и отвращение, когда она увидела, что внутри раковина наполнена какой-то слизистой субстанцией. То была устрица. Только тогда Клер еще не знала, как называется нечто подобное. Зато она надолго запомнила испытанное тогда отвращение. На пляж часто выносило раковины, но Клер больше не подбирала их, потому что помнила о мерзком неподвижном существе, которое, к ее ужасу, оказалось живым и беспомощно ждало смерти от ее сучка.

И конечно же, если бы Клер заранее знала, какая мерзость находится внутри, она бы не стала пытаться открыть ту раковину. Странно, до каких жутких открытий может довести человека желание приобрести красивую вещь. Никогда не можешь точно знать, что за этой вещью скрывается.

Ей лучше было не знать, откуда берется жемчуг, но она знала. И ей вовсе не хотелось заменять его на искусственный. В настоящем жемчуге оставался привкус мертвого моря, тихих глубинных вод, русалочьих напевов и близости кого-то, кто мог всем этим повелевать.

Клер посмотрела в зеркало и еще раз подумала, что расстанется скорее с жизнью, чем с ожерельем. Нитка жемчуга стала частью ее самой. Причем самой важной и неотъемлемой частью.

Недавно Клер купила колечко с жемчужиной и тоже носила его не снимая. Ей нравилось ощущать ободок кольца на руке, когда она рисовала. Кстати, работа над рисунками в последнее время пошла хорошо. Вместе с фантазиями и необычными снами в ней начал просыпаться какой-то поразительный талант. Во всяком случае, наниматели начали ее сильно хвалить. Клер как будто открыла некий собственный стиль в творчестве. Другие пытались разработать нечто подобное годами. В ней оригинальность пробудилась сама собой.

Иногда Клер казалось, что стержень карандаша движется по бумаге самостоятельно, воссоздавая в четких линиях подобие всего, что она когда-то видела. В эскизах все это было разноображено, преображено и по-своему интерпретировано. Однако суть сохранялась.

Клер перебирала свои работы и подумывала о том, что многие из них неплохо бы снять на ксероксе или хотя бы скопировать, чтобы сохранить на память. Она не любила компьютерную графику, предпочитая ей работу вручную. Все выходило идеально. Особенно тот портрет в холле, который, кроме нее, никто никогда не увидит. Его-то она уж точно никому не продаст. Ни за какие деньги. На него можно было бы молиться, как на икону. Клер именно это и хотелось делать.

Каждый раз, когда она шла по холлу, она останавливалась и подолгу смотрела на портрет. Рядом на антикварном столике были расставлены свечи. Клер не помнила, чтобы сама поставила их сюда. Но она так часто приносила из супермаркета различные ароматизированные свечки, что не было ничего удивительного в том, что она не помнила. Правда, эти свечи изготовлены из чистого пчелиного воска и хорошо крепились в лунках больших канделябров, что было редкостью для магазинных свечей. Иногда Клер зажигала их и даже не замечала, чтобы воск таял.

Свечи, портрет, канделябры и бумажные цветы на отчищенной до блеска столешнице – все это напоминало алтарь. Похоже на идолопоклонничество. Клер тронула пальцами дешевую зажигалку с запахом персика, совершенно не сочетавшуюся с общим великолепием убранства. Лучше больше не класть ее сюда, чтобы она не портила вид. Но чем же тогда зажигать фитили свечей? Когда Клер совала зажигалку в карман, ее это совсем не волновало. Почему-то она, как ребенок, начитавшийся сказок, была уверена, что свечи вспыхнут сами собой, если в том возникнет нужда.