Наталья Якобсон - Изувеченный [litres с оптимизированной обложкой]

Его ничем не убить, но она хотя бы попыталась.

Она шептала одно имя:

– Донатьен!

Помертвевшие губы произносили только его.

Когда ее нашли, она все еще продолжала его звать.

Чьи-то руки заботились о ней, бинтовали и смазывали ее раны. Над ней шептались чьи-то голоса. Казалось, они ведут свои споры на другой планете. Как ей помочь? Что можно сделать? Останется ли она изуродованной на всю жизнь?

– Какая красивая, наверное, была девушка, – шептал кто-то, доставая из бумажника, найденного в кармане джинсов, ее фотографию. – Что с ней могло случиться?

Потом этот человек сидел рядом с ней и что-то шептал. Он почти от нее не отходил. Даже под наркозом на операции Клер ощущала его присутствие. На ее мозг, столкнувшийся с потусторонним, наркоз почти и не действовал. Но боли она тоже не чувствовала, хотя режущие хирургические инструменты двигались по ее телу и лицу, будто железные насекомые. Свет неоновых ламп дарил ощущение чего-то загробного. За спинами хирургов она видела грузный силуэт с обожженным лицом. Он тоже стоял и наблюдал, хотя впервые не участвовал в операции. Наверное, лишь потому, что эта операция не приносила оперируемой боли. Гуманные доктора вкололи ей обильную дозу обезболивающего. А вот он бы так не поступил. И все же он стоял здесь и следил за действиями хирургов. И впервые за долгое время вместо имени Донатьен Клер прошептала его более позднее и истинное имя:

– Изувеченный!

Пластическая операция удалась. На ее коже совсем не осталось шрамов. Лицо вновь стало безупречным. Даже крошечный дефект губ, который изводил ее в прошлом, бесследно исчез.

Пожалуй, спасибо за все за это она должна была сказать молодому врачу. Он взял ее под свою опеку с тех пор, как ее искалеченное тело нашли возле шоссе. По счастливому совпадению он оказался блестящим пластическим хирургом. И он провел операцию бесплатно.

К его огорчению, Клер смотрела в зеркало без восторга. У нее в голове вертелся только один вопрос: что, если он сделал это зря?

И все же непривычно осознавать, что твоя нынешняя красота является таким же произведением искусства, как фарфоровая кукла или скульптура, сделанная человеческими руками. Совершенно без вмешательства природы. Ее лицо теперь стало таким. Правда, Клер вовсе не ощущала себя куклой.

Можно было сказать, что она стала даже красивее, чем была до операции. Особенно хорошо удались губы. В меру пухлые, округлые, принявшие совершенную форму, они постоянно оставались ярко-алыми, будто их изнутри смазали сочной кровью.

Ее новый друг приносил ей в палату чай и сладости из местной столовой. Чем-то этот молодой доктор походил на Брэда. Симпатичное лицо, атлетически сложенное тело, голубые глаза, светлые волосы, только не крашеные. Он был красивее и приветливее, чем Брэд. Похоже, все друзья, которых мы теряем, возвращаются к нам снова. В новой ипостаси. И совсем не обязательно через зеркало.

Ее новый друг ей очень нравился, но она старалась сохранять дистанцию. Часто он допытывался, кто же напал на Клер.

– Но вы же видели мои порезанные стеклом запястья, – напоминала она. – Что, если это была попытка самоубийства? Тогда меня нужно лечить в отделении психиатрии.

– Их мог порезать и кто-то другой. – Казалось, он ей не верил.

И Клер оставила попытки убедить его в обратном. В конце концов, он ведь был совершенно прав. На нее напали. Она всего лишь сопротивлялась. Каждая рана, которую она наносила себе, была актом сопротивления. Клер отлично это сознавала. Но разве могла она признаться в этом? Пусть думают, что это сделал кто-то другой. Так будет проще. Люди ведь не смогут поверить в то, чего они не понимают. Так устроен человек: он начинает что-то понимать лишь после того, как сам с этим столкнется. А с Изувеченным столкнулась только она. И те немногие, кто выжили после его нападения в палате реанимации. Но их потом чаще всего признавали сумасшедшими. Клер хотя бы сохранила ясность мышления. Она не бегала за медсестрами и не скулила о том, что ее преследует некто потусторонний. Поэтому ее не сочти душевнобольной.

Когда пришла пора выписываться из больницы, ее друг сильно расстроился. Ему не хотелось с ней расставаться. Клер зашла попрощаться к нему в кабинет. Здесь было довольно уютно. В декоративных горшках росли алоэ, бальзамин и миниатюрные пальмы. Она не любила кабинеты врачей, но этот напоминал маленькую оранжерею. Только белые жалюзи на окнах и ширмы портили впечатление.

– Даниел, – она впервые обратилась к молодому доктору по имени. – Я ухожу, и вам лучше забыть обо мне.

– Из-за того человека, который на вас напал? Не лучше ли обратиться в полицию? У меня есть там друзья, которые могли бы помочь…

Она отрицательно покачала головой. Как она могла ему сказать о своих тайных страхах? О том, что раньше любой, кто ей нравился, рисковал угодить под нож? И то был вовсе не нож хирурга, а кровавый инструмент маньяка. Убийцы и изувера, которого даже нельзя поймать, потому что он обитает в зеркале.

– Вы сделали мне новое лицо и таким образом дали новый шанс на жизнь, – просто ответила она. – Просить вас о большей помощи было бы назойливостью.

– Вовсе не новое лицо. – Он нервно провел рукой по своим белокурым волосам, коротко подстриженным и слегка вьющимся. С белым халатом врача они что-то совсем не сочетались. – Я только отшлифовал шрамы. Лицо осталось прежним.

– А у вас осталась моя фотография.

Он вспыхнул.

– Прошу вас. – Она ничуть не разочаровалась, что фото исчезло из бумажника. Главное, все деньги и сам кошелек остались на месте. К тому же Даниел купил ей подарок – маленький меховой рюкзачок, набитый такими необходимыми предметами, как расческа, шампуни и прочие принадлежности ухода за собой, которых не найти в больнице. Здесь были даже дезодорант и маленький флакончик духов. Наверное, стоило сказать ему спасибо. – Не возвращайте мне ее, – предложила она. – Ведь теперь я выгляжу немного иначе.

– Лишь немного. Мне пришлось исправить форму губ, они были слишком сильно повреждены.

– Нет, – возразила Клер. – Они были такими и раньше.

– И все-таки… кто это с вами сделал?

Она не ответила. В наступившей тишине было слышно только тиканье часов.

– Кто это был? Ваш знакомый? – настаивал Даниел с тактичностью не врача, а скорее следователя. – Когда вас нашли, вы твердили одно имя – Донатьен. Даже в беспамятстве вы продолжали повторять его.

– И еще одно, – напомнила она.

Теперь смутился уже он.

– Какое?

Наверное, он не расслышал это имя, когда увлеченно проводил операции, или просто не придал этому слову значения. Поэтому Клер повторила сейчас:

– Изувеченный.

Кому-то это имя могло показаться всего лишь кличкой или бандитским прозвищем. Но тот, кто знал Донатьена, никогда бы так не решил. Это было именно его имя, его суть. После того как он умер, он перестал быть собой, и тогда появился Изувеченный. Тому, что осталось от Донатьена после смерти, и тому демоническому, что пробудилось в нем, можно было дать только это название.