Джули Си Дао - Лес тысячи фонариков [litres]

Она придвинулась к Сифэн в отчаянной попытке объяснить.

– Мне было стыдно. Я не хотела, чтобы ты стала такой, как я. Я предпочла быть для тебя ненавистной теткой, а не вызывающей жалость матерью. И я очень боялась, что он сможет тебя найти.

Чудовищная ярость поднялась откуда-то из глубины и накрыла Сифэн.

– Вы навязали мне эту судьбу, чтобы разлучить меня с ним. Вы знали, что я оставлю вас, чтобы следовать за ней.

Печальное лицо Гумы теперь почти растворилось, как завиток дыма.

– Я желала для тебя лучшей жизни.

– Почему вы так уверены, что не связаны с ним до сих пор?

Сифэн нравилось наблюдать, как Гума вздрагивает от ее жестоких слов. Она бросала их как кинжалы, желая причинить Гуме такую же боль, какую испытала сама.

– Почему вы думаете, что он не мог говорить с вами посредством этих карт? Или с помощью курений?

– Я знаю, ты никогда не простишь меня за то, что я сделала. Но я делала это для тебя, а теперь мое время почти истекло. Береги себя, дитя. Избавься от Шута, кто бы им ни был, – взгляд матери скользнул по невидимым ранам у нее на щеке. – Пока ты этого не сделаешь, ты не можешь считать себя в безопасности, и ты все время будешь получать об этом напоминания. Это последствия, как и все остальное.

– Это было напоминание? – Сифэн дотронулась до безупречной кожи у себя на лице в том месте, где совсем недавно были глубокие царапины . В нашей семье безумие было наследственным.

– Я хочу, чтобы ты знала. Я хотела, чтобы тебе принадлежал мир.

– Мое предназначение, о котором вам сказали карты, это, может быть, то, чего хочет он .

Сифэн выкрикивала обвинения, глядя на исчезающий силуэт матери. Она надеялась, что Гума все еще слышит ее, что боль, которую несет ей это откровение, станет местью за все пережитые Сифэн годы жестокого обращения и издевательств. Теперь, наверное, они будут квиты.

– Откуда у тебя уверенность, что он не живет во мне и что его глаза не смотрят сейчас на тебя?

Тварь внутри нее взыграла, подтверждая правдивость сказанного. Гримаса отчаяния от осознания правды исказила исчезающее лицо Гумы: Змеиный Бог в конце концов получил от нее последнюю плату.

Ему досталась Сифэн.

Она почувствовала, что он вырвался наружу, и, хотя ее мать исчезла, хотя Сифэн стояла сейчас одна, в диковинном водопаде теперь отражался некто, слишком высокий, чтобы быть человеком; тьма, жившая внутри нее, теперь радостно вышла наружу. Она смотрела на свое отражение рядом с ним – высокая, царственная, блистающая божественной красотой – и ее охватил непередаваемый восторг.

– Моя сумеречная богиня. Моя темная королева. Моя прекраснейшая , – произнес он. – Гума была только средством для достижения цели. Моя награда – ты.

Она слизала кровь из уголка рта, ненасытно желая большего. Отражавшийся в зеркале водопада человек гладил длинными тонкими пальцами ее шею, и она прикрыла глаза, как будто чувствуя его ласку наяву.

– Луна льет на нас свой свет, возлюбленная…

– Наша с вами сделка не такая, как была у нее, – обратилась к нему Сифэн, все еще испытывая боль от Гуминых обвинений. – Я знаю, что со мной произойдет. Я понимаю, какова моя судьба. Я не такая, как она.

– Прекраснейшая. Вода – бескрайнее вечное зеркало…

В водяном зеркале появилось новое отражение: госпожа Сунь одна в туннеле. Госпожа Сунь, как будто в трансе спускающаяся по ступеням к горячему источнику.

– Она здесь? Но как?..

– Мой слуга привел ее к тебе, моя королева , – ответил человек голосом твари. – Она угрожает нам, тебе надо ее прикончить .

– Отверни свой лик от хрупкости этого мира в яблоневом цвету, – покорно, тихим голосом произнесла она, – и прими в свои объятия вечную ночь.

И все-таки, несмотря на то, что она ждала этого момента и знала, что ей необходимо уничтожить госпожу Сунь, услышав свои тайные мысли произнесенными вслух, Сифэн почувствовала дурноту. Ее отражение в водяном зеркале выглядело бледным и испуганным. Одна за другой сочащиеся гноем раны вновь появились у нее на лице, они выглядели намного хуже того, что она помнила… они расползались по ее прежде безупречному лицу до тех пор, пока она не перестала себя узнавать. Рядом с блистательной красотой госпожи Сунь она казалась пораженной чудовищной проказой.

– Которая из вас выглядит как царица? – шепот мужчины уязвил ее.

Сифэн представила бьющееся сердце наложницы, ее густую и чистую кровь, текущую под безупречно гладкой кожей, и почувствовала, что теряет сознание от неукротимого голода. Она, казалось, чувствовала вкус ее живой крови у себя на языке, ощущала на зубах ее скользкое, молодое и свежее сердце.

– Избавься от Шута, кто бы им ни был, – повторила она слова Гумы.

Может ли она принять помощь Змеиного Бога в уничтожении госпожи Сунь, даже зная, как он поступил с Гумой? Сифэн внезапно поняла, что у нее нет выбора. Но она – не Гума. Она не согласится на подобную судьбу. Карты обещали ей победу, обещали, что она станет Императрицей… великое предназначение, несомненно, убережет ее от горького поражения, которое испытала Гума.

Она десять лет укрывала в себе дух Змеиного Бога, она страдала из-за темной стороны своей натуры, и теперь он должен вознаградить ее за это. В водовороте тьмы божество ждало ее ответа.

И Сифэн сделала выбор.

Она схватила кинжал и затаилась у подножия лестницы подобно мстительной древней богине. Она пряталась в тени, прислушиваясь к шагам наложницы. Сумрачный слуга Змеиного Бога, кто бы это ни был, оказал ей услугу, вручив Сифэн ее награду. Она засмеялась тихим леденящим душу смехом, который, казалось, исходил не от нее. Этой ночью, похоже, все принадлежало не ей – ни ее голос, ни ее слова, ни тонкие пальцы, сжимающие клинок. Возможно, так было лучше. Возможно, она предпочитала ощущать себя за пределами своего тела, отстраненно наблюдая за крадущейся за своей добычей новой Сифэн.

Появилась госпожа Сунь, и воздух наполнился окутывавшим ее острым запахом страха. Еще до того, как женщина достигла нижней ступеньки, голод Сифэн стал столь сильным, что ей захотелось кричать от этой жажды почувствовать, как в нее вливается кровь наложницы, заполняя пустоту ее черной души.

Но так же, как и в первый раз, когда Гума заставила ее убивать, Сифэн еще могла слышать мольбу той частицы, которая еще оставалась в ней от прежней Сифэн:

– Отпусти меня. Не принуждай меня делать это .

У нее дрожали руки и ноги, она беззвучно молила о милосердии, о спасении, но в ответ слышала лишь гулкие удары собственного сердца.

– Спаси меня, – вслух произнесла Сифэн в последний раз, прежде чем позволила тьме полностью завладеть собой. Теперь она не чувствовала ничего, кроме неукротимого голода.