Кристиан Бэд - Путями истины. Сборник мистических рассказов и повестей

Однако упрежденные волки Нетвора заорали: други, други! И как с цепи сорвались. Сдерживаемые до той поры кияном, они давно уже озверели от «нешаткой» такой битвы. И вот, наконец, Нетвор взревел во всю свою могучую глотку.

«Куда уж такому в дудку свистеть. Мёдведом ревет», — подумал Темелкен. Бился он в самой голове своего маленького отряда, но дюжина лучших конников во главе с Сакаром прикрывала его.

Ратники Своерада, едва оправившиеся от «печей чадящих», оказались вдруг между молотом и наковальней. Первые ряды пеших были плотно связаны защитниками городища, а в бок вгрызлись чужие всадники. Лёгкая конница кусала копьями, но стоило Своераду послать крикунов, орущих «лучников на шуицу», как чужаки бросали малые щиты за спины, разворачивали коней и вытекали из измятого, развороченного бока, как вода между пальцев. Но тут же, рассыпанные, кажется, они снова съезжались в дюжины и били прямо в спину, где на высокой повозке стоял сам Своерад, багровый от злобы.

А у городища рычали волки, разом разметавшие самых ярых, уже рубивших ворота. Недаром упреждали Своерада, что любой волк много лучших ратаев стоит. Маленько оживились и ополченцы, и ратники кмеса. А сумасшедшие конники снова бежали в явном беспорядке, но тут же построились и острым ножом ударили в многострадальный левый бок!

Много больше воев было у Своерада. Было в запасе и столько же конных, сколько тех, кто рвал и кромсал сейчас его ратницу. Да не было у Своерада думы такой — многих ратаев в преддверие сева весеннего у ворот положить, да коней покалечить. Хотел большой силой малую раздавить. А не вышло.

С высокой телеги глядел Своерад, как кровью обливается левый бок, как Нетвор, грудью шире двух ратаев, рубит сплеча топором лучших его воев. Шипел Своерад от злости. Велел кричать, чтоб отводили рать. Думал, может, еще вдогон чужие всадники пойдут. Не пошли.

И бой замер. Дышали всей грудью волки, загоняя назад рвущуюся наружу и неутоленную ещё жажду битвы, перестраивались ратники Своерада, отведенные на два полета стрелы. Поле усеяно всё было ранеными, к которым, не чуя собственных ран, бросались товарищи.

Много потеряли пришлые. Больше всего — сами и подавили, напуганные взрывающимися телегами да колёсницами.

Темелкен спешился и сошелся с Нетвором, Сакаром и Требой, ведь неявно было, что сделает теперь Своерад. Хоть силы и не сравнялись, но не один к трём было теперь, а едва ли один на двое. А из защитников городища — помяты только ратники кмеса да ополченцы. Волки же потеряли убитыми двоих, не считая раненных, да доростков, что на телегах были, из которых один только и спасся по чуду. Склаты — до дюжины имели легко ранеными, да коней на заводных сменять пришлось стольким же.

Сам Темелкен был поцарапан у виска стрелой, Сакар, бившийся рядом, оттолкнуть успел — в лицо целили. Треба уже и меч оттер, только Нетвор, весь покрытый чужинской кровью, вид имел жуткий и воды поднесенной не принял, оно и к добру, уж кем-кем врагов пугать, коли не кияном.

Подскакал и Родим, с лицом своим беспечным и светлым, что солнце полуденное. Словно не бился вовсе. Доложил — дюжины волчьи в овраге истомились сильно, но сидят крепко. Кивнул Темелкен. Треба бросил долгий нехороший взгляд в сторону оврага. Смолчал.

Темелкен, глядя на удобренное телами людскими и чужинскими поле, свёл челюсти и сказал Нетвору:

— Люди, коли лишние есть, убитых пусть соберут. На пути Своерада в полете стрелы навалом положить надо, чтобы строй ратный сбили, да спесь.

Нетвор брови было нахмурил — не по-росски над убиенными глумиться, да задумался. Ведь и не глумиться предлагал Темелкен, а вроде как своих на пути у своих же рядком разложить, пусть берут мол! Захохотал киян. Родиму махнул — делайте!

Темелкен на Требу посмотрел: «Пойдёт, думаешь, Своерад?»

«Пойдёт».

— А конных пустит? — в голос спросил уже.

Кивнул Треба. Видел он рожу Своерадову красную, как солнце на заходе, и так же, как Темелкен, решил, что не уступит пришлый кмес в яри такой.

— Нафта семь мешков будет?

— Найдут.

— Полосой надо налить. Ветер от городища идет. Коней пустит — зажжём.

— Сделаю.

Отошел быстро Треба, двух волков за нафтом послал. Вернулся.

Темелкен жестом Сакара подозвал:

— Стройтесь, как будто лоб в лоб пойдем конными.

— Хочешь, чтоб и Своерад конных наперед послал? — спросил Треба, глядя, как шевелится, словно зверь-ящер, своерадова рать.

— Хочу. Нам крови меньше придётся. Испугаем коней — сомнут своерадовы конники своих же пеших. Хорошо у них выходит — своих мять.

— Что до Беды послать? — спросил Нетвор, испив, наконец, воды и помягчев самую малость.

— Пошли — сзаду по оврагу пусть обходят. Сильно зол Своерад, многих положит ещё. Скажи, как загорится нафт, как смешаются конники Своерада, так пусть со спины ударят. Сумеют кмеса убить — тут и побегут его вои.

— Сумеют, коли Родима ещё пошлю. — Сдвинул брови киян. — Удача с ним воинская.

Кивнул Треба. Промолчал Темелкен. Видел он — силён в бою побратим. И ум его холоден, и руки проворны, и хитрости не гнушается: поверх кольчуги новой — рубаху старую натянул (и как на груди не лопнет?).

Зубы свёл Темелкен — не совсем по нутру ему пришлось. Кивнул. Понимал, что дело говорит Нетвор. Понимал — и что побратим не отступится.

Нетвор же, послав за Родимом, всматривался теперь в скудную оборону городища. Ратники молодого кмеса выправили строй. Кмес-Будимир два раза проскакал взад-вперед, ровняя линию обороны. Вот дядька указал ему рукой на Нетвора и Темелкена, стоящих поодаль. Кмес ответил что-то неразборчивое, но головой дёрнул, злое. Похоже, дядька предлагал ему встать под руку Нетвора, его приказы слушать, а кмес осердился такого. Что ж, ратники его Нетвору и Темелкену не мешали. Видно, что будут стоять они так же, прикрывая ворота.

Волки снова разожгли костер. Немногие наносили калёным лезвием шрамы по погибшим — не по своим, так по родным по крови полечам-ратникам да ополченцам, многие же просто жертвовали огню — сцеживали на угли разгоряченную кровь, обретая спокойствие перед предлежащей битвой.

Небо, и с утра не ясное, заволокло уже серой дымкой.

— Дождь не ударит ли? — спросил Требу Темелкен, мало знающий здешнюю погоду.

— Водун не допустит, — ответил Треба без сомнений.

— Скажи, коли так силен водун, чего сторонятся его полечи?

— Так страшно ж им. Сами-то они не видят уже того, что внутри. Снаружи только глядят. Вот, видал, огонь в грозу с неба в землю врастает? Волки чуют ещё, как растёт древо огневое, кресово. Не боятся они. А иной вой, что в раздумьях сильных может к древу тому огненному с молитвой и сердцем открытым пойти, в ночь грозовую на место высокое. Знают вои, что не куда попало корни огнь тянет. По кресову закону растёт. А, коли чего, так и обтечёт он воя от молитвы старой, что помним ещё. Зато и совет дать может. Постоит вой под кресовым светом, глядишь и просветлится у него в голове, обиды сгорят, стынь отступит сердечная по погибшим аль умершим…. А полечи не видят уже древа. Какое им древо, коль страх да жуть? Коль лупит, да лупит с неба? Того и гляди — убьёт, — Треба усмехнулся. — Кто лупит — не видать, оттого и страшно. Ну, а чего боится человек, то, считает, ему и плохо. Вот так и водун для них: видят — творит что-то. Огнь кресов позвать может, болезнь. Страшно им. Умом-то дела божьи не взять, почуять их только можно, вот и невдомёк им, чем занят Водун. Ну, и измышляют по-человечьи, что, мол, плохим чем-то. Зато кмес — хоть вор, к примеру, или дурак, — зато прост и понятен.