Луиза Морган - Ведьмы. Запретная магия [litres]

– Есть одно снадобье, – произнесла Флоранс. – У тебя случится выкидыш.

– Будет больно, – прошептала Флеретт.

– Рождение ребенка всегда сопровождается болью, – сказала Изабель.

Нанетт переводила взгляд широко раскрытых глаз с одной сестры на другую. На их лицах не было ни осуждения, ни злости. Они внимательно смотрели на нее, ожидая ответ.

Где-то в глубине живота Нанетт чувствовала, как начинает шевелиться новая магия, как через ее кровеносные сосуды начинает бить энергия новой жизни, обращенная в будущее.

– Я хочу оставить ее, – прошептала она.

– Ты не сможешь спрятать ее от людей, – произнесла Флоранс.

– Кому какое дело?

– Клоду. Полю. Жану.

– С чего бы это? Они ни с кем не видятся.

– Потому что, – начала Изабель, – они хотят, чтобы мы бросили колдовство. А появление ребенка означает – возможно! – что род Оршьеров продолжается.

– Я думаю, Клод мог бы отправить меня куда-нибудь подальше от Орчард-фарм.

– Отправил бы, если бы мог, – ответила Флоранс. – Только мы бы этого ни за что не допустили. Ты одна из Оршьеров, а он нет.

– Орчард-фарм принадлежит нам, – сказала Изабель. – Об этом позаботилась Урсула.

– Поэтому он постоянно зол?

– Частично – да, – подтвердила Флоранс.

– Их злит, что их собственные фамилии забыты, – пояснила Изабель.

– Спустя столько времени?

Она пожала плечами.

– Когда была жива Урсула, вопрос о том, чтобы отказаться от нашей фамилии и принять их, не стоял. Отец знал об этом и никогда не жаловался. Но с тех пор, как бабушки не стало, а с ней и силы…

– Но сила есть у меня .

– Достаточно ли? – спросила Флоранс.

Нанетт взглянула на проясняющееся за спинами сестер небо и устало вздохнула:

– Как оказалось, недостаточно для того, чтобы удержать Майкла, хотя мне и хотелось этого. Но достаточно, чтобы сохранить его ребенка, что я и сделаю.

– Быть может, этот ребенок будет обладать силой, – заметила Изабель.

Никто не ответил, потому что никто не знал наверняка.

Когда положение Нанетт уже невозможно было скрыть, жители Марасиона начали поглядывать на нее с неодобрением, стоило девушке появиться на рынке. Домохозяйки перешептывались, когда она проходила мимо. Мужчины хмурились и отступали в сторону, как будто ее увеличивающийся живот мог их заразить. Одна лишь Миган, у которой уже в который раз живот становился все больше, дружелюбно приветствовала ее и отдавала предпочтение сырам с Орчард-фарм перед всеми остальными.

– Ты могла бы объявить себя замужней, – как-то сказала она, когда они отдыхали вдвоем, покрываясь пóтом от несвойственной для октября жары. – Или вдовой.

– Зачем? Мне все равно, что обо мне думают, – ответила Нанетт. – Лишь бы покупали товар.

Миган вздохнула:

– Товар у тебя лучше некуда, иначе бы не покупали. Но уж этой ты точно ничего не продашь, это как пить дать!

С этими словами она кивнула в сторону толстой фермерши, стоявшей у телеги, на которой громоздились нераспроданные овощи. Это была краснолицая женщина, руки ее были спрятаны под фартуком, и она свирепо смотрела на девушек.

Нанетт мельком взглянула на нее и тут же отвела взгляд.

– Вон той? Уж точно нет, даже если бы она была в совершенно отчаянном положении. Она крестится, чтобы ее не сглазили.

– Вот корова! Она же тебя даже не знает.

Нанетт улыбнулась в благодарность за поддержку.

– Миган, она не может мне навредить.

– Надеюсь, ты права.

Нанетт не терзали сомнения на этот счет. В эти дни она излучала уверенность – тело ее наполнялось чудом зарождения новой жизни. Ребенок стремительно рос, а товар расходился как никогда хорошо. Неудивительно, что других фермеров это приводило в негодование.

Разумеется, Миган не было известно ни о заклинаниях, которые Нанетт накладывала на свой товар, ни о талисманах, сделанных Анн-Мари и спрятанных по углам повозки, ни о защитном амулете на шее Нанетт, который изготовила Флеретт. Когда амулет шевелился у Нанетт на груди, она ощущала ответное движение в своей утробе. Магия окружала ее. Она чувствовала себя неуязвимой.

Хотя Клод вовсе перестал с ней разговаривать, а мужчины, приходившие посмотреть на знаменитых пони с Орчард-фарм, глядели поверх ее головы, притворяясь, что не замечают Нанетт, она вынашивала ребенка с гордостью.

– Как будто я первая корнуолльская девушка, зачавшая ребенка без мужа, – сказала она однажды утром Изабель, ерзая на табуретке для дойки молока в попытках уменьшить давление живота на ноги.

– Жители не считают тебя корнуолльской девушкой.

– Я живу здесь с четырех лет! – покряхтывая, Нанетт ухватилась за козье вымя. – Я знаю их языки, говорю с ними, веду с ними дела…

– Это из-за нас. Для них мы чужаки, а ты одна из нас.

– В этом вряд ли есть моя вина, – с раздражением бросила Нанетт, но тут же прикусила язык. – Прости, Изабель. Я не хотела, чтобы это так прозвучало.

– Знаю, ma chérie [26].

– Я просто неважно себя чувствую, одышка замучила.

– Давай я закончу доить, а ты отдохни в кухне.

Самайн уже давно прошел, и быстро приближался Йоль [27]. До наступления зимы следовало переделать множество дел, поэтому Нанетт было невыносимо уступать своей слабости, но мысль вытянуть распухшие ноги и отдохнуть у теплой печи была слишком соблазнительна.

– Изабель, ты не против?

– Non, bien sûr [28]. Я помню, каково это. К тому времени, как родился Жорж, я едва ходила.

– Merci [29].

Нанетт протянула сестре ведро, вышла из хлева и направилась через сад. Она чувствовала себя переваливающейся уткой и была уверена, что лицо у нее распухло так же, как грудь. Ей хотелось какого-нибудь снадобья Флеретт, особенно того, которое она сделала с лимонным бальзамом, – натирать ноги и раздутый живот.

Уже на полпути к дому она услышала стук колес повозки по скалистой дороге. Это не было чем-то из ряда вон выходящим, но стоило этому звуку достичь ее слуха, как в животе начало поднывать. Это ощущение быстро распространялось по телу – по животу, вверх по груди, пока не превратилось чуть ли не в острую боль. Нанетт коснулась амулета Флеретт под корсажем, и боль усилилась. Значит, это предупреждение. Что-то было неладно.

Вид кота, поджидающего у двери на крыльце, лишний раз убедил ее в этом. Он выгнул спину и зашипел, клочковатая серая шерсть встала дыбом. Он бил хвостом настолько быстро, что Нанетт его едва видела. Достигнув тропинки, цокот копыт замедлился, но продолжал приближаться.

Нанетт попыталась ускорить шаг, чтобы добраться до фермерского дома раньше, чем кто-то – кем бы он ни был – добрался до нее.

– Mademoiselle! [30]

Слишком поздно. Чувствуя себя большой и неловкой, Нанетт повернулась.

За год с небольшим отсутствия в Корнуолле охотник на ведьм успел измениться. Рыжие волосы начали блекнуть, а острые скулы стали еще острее, из-за чего глаза казались зажатыми над опущенным вниз носом. Он управлял повозкой и, придержав пони, одним движением спрыгнул с сиденья.