Владимир Фёдоров - Сезон зверя [litres]

Вот и сейчас под негромкий перебор струн по лагерю плыла песенка, бывшая популярной несколько лет назад, а теперь уже полузабытая.

Белявский, конечно, заметил, что со студенткой произошли какие-то перемены. И, сидя в палатке над рабочей картой, как бы случайно обронил:

– Что-то наша пташечка репертуар свой поменяла. Не замечаешь? – Он глянул на Диметила.

– Замечаю. Она вообще какой-то странноватой стала. Рассеянной. Сегодня на один образец две этикетки наклеила. Смотрит куда-то в сторону…

Белявский промолчал, давая закончиться песне.

– Не догадываешься, с чем все это связано?

– Н-нет… – Диметил пожал плечами.

– А я вот думаю… – Начальник сделал многозначительную паузу. – Наша девочка просто влюбилась.

– Это в кого же?

– Ну и психолог ты, Вадим! – Белявский улыбнулся, гордясь своей проницательностью. – В кого же ей влюбиться, кроме тебя?! С кем она последние две недели с утра до вечера общается?!

– Да при чем тут я?! – Диметил подскочил и залился краской. – Откуда ты это взял?!

– Да вон оттуда! – Белявский махнул рукой в сторону костра, от которого донеслась первая строчка новой песни:

У беды глаза зеленые…

– Вот-вот, – утверждаясь в своей правоте, торжествующе подхватил начальник, – прямо как у Вадима Николаевича…

Диметил, закашлявшись, схватил сигареты со спичками и выскочил из палатки. Стал чуть в стороне, затянулся горьковатым дымом. Возмущение столь прямолинейным выводом Белявского постепенно проходило, а вместо него стала нарождаться робкая надежда: а вдруг и впрямь все оно так? «Нет, не может быть, – остановил сам себя Вадим. – Какой я объект любви для такой молодой и красивой девчонки?! Еще бы лет пять назад куда ни шло… Хотя я и тогда красавцем не был… Да и не может одному человеку дважды вот так вот повезти! С настоящей любовью… Не может. А ты, старый лысый дурак, свое юное счастье однажды уже упустил! И никто тебе второй шанс не подарит. Хотя Верка чем-то очень похожа на Нее, очень похожа».

Он еще раз глубоко втянул дым, машинально глянул на часы: маленькая стрелка застыла на цифре девять, большая уткнулась в двенадцать. В груди невольно кольнуло: время выхода в эфир, сеанс связи между геологами. Тогда был сеанс. Как и полагалось, у них у всех были свои личные позывные, у Нее – красивый семнадцатый – такой достался. У него – тринадцатый, наверное, как у хронически невезучего по жизни. А впрочем, что красивого в цифре семнадцать? Обыкновенная цифра, разве что на семерку заканчивается. Но тогда этот позывной казался ему самым прекрасным в мире. Стоило прозвучать в эфире «Семнадцатый слушает. Прием», и он готов был ехать и бежать в точку с этими координатами хоть на край света. И бегал, за пятнадцать километров, как мальчишка. Но это уже после того, как у них все произошло и когда их маршрутную пару разделили по разным участкам. А вначале они целый месяц работали вдвоем, через день-два перекочевывая по съемочной площади, и жили в одной палатке. Это был самый счастливый месяц в его жизни.

Она очень понравилась ему сразу, что называется, с первого взгляда, а точнее, с первых фраз, поскольку даже самая эффектная внешность без интеллектуальной составляющей никогда не производила на Вадима впечатления. А в ней редким образом сошлись красота и ум. Конечно, он понимал, что такое сочетание оставляет ему еще меньше шансов, но ничего не мог с собой поделать. Оставалось только, лежа совсем рядом в маленькой палатке, правда, в отдельных спальниках, вести перед сном длинные и «умные» беседы о геологии, о музыке, о прочитанных книгах. Тем более что и он, и она оказались любителями фантастики и наперебой восхищались тем, как Жюль Верн предугадал подводную лодку и с почти абсолютной точностью описал обратную сторону луны, как Беляев со своим Ихтиандром опередил аквалангистов, как Ефремов написал еще в 1944 году рассказ «Алмазная труба» об открытии кимберлитовой трубки в Сибири, а геологи нашли первую такую трубку в Якутии только в 1955 году, как…

Не зря говорят, что женщины любят ушами. Видимо, это случилось и с ней. И однажды короткой белой ночью все и произошло. Вадим не верил своему счастью. Просыпаясь теперь рано утром и затопив печурку, – то лето в горах было холодное – он любил наблюдать, как она выбиралась из спальника в уже теплой палатке и начинала готовить нехитрый завтрак в их крошечном парусиновом доме, переполняя его уютом, нежностью и собственной красотой. В неприкаянной холостяцкой жизни, да и в прежней семейной, школьной, о нем так не заботились никогда. У него то и дело першило в горле и предательски блестели глаза от ее ласковых прикосновений и знаков внимания, как у бездомного ребенка, которому вдруг дали конфету и погладили по голове.

А потом их разлучили на целый месяц – перебросили ее на другой участок, и они встречались только на базе партии по выходным, а выходные принято устраивать в поле раз в десять дней. Вот тогда-то он и не мог дождаться каждый вечер девяти часов, чтобы услышать ее позывной, ее любимый, самый лучший в мире голос. А на базе подливал масла в огонь Санька Попов, отчаянный гитарист и поэт, студент-дипломник Якутского университета, который своей новой, написанной в этом сезоне песней угодил прямо в них. Может быть, не слишком тонко и изящно, но – в яблочко. Песня так и называлась – «Позывной».

И он, негромкий, вечно смущающийся Вадим-Диметил, кричал во все горло свой позывной, лихорадочно и нетерпеливо искал в эфире еле пробивающийся через помехи голос и, отмотав тяжеленный десятикилометровый маршрут, почти бежал к Ней половину ночи, падал в ее жаркие и молодые объятия, чтобы к утру опять вернуться в свою далекую осиротевшую палатку.

А осенью… Осенью он оплошал. Надо было вместе с ней сразу же мчаться, лететь в Свердловский институт, переводить ее на заочный, хватать и везти назад в свою холостяцкую квартиру. Но его летняя безрассудность куда-то делась, и они вместе решили, что ей лучше доучиться последний год, а потом уж приехать к нему на дипломную практику и после защиты остаться в Северомайске насовсем. Всю зиму они писали друг другу длинные письма, а каждое воскресенье Вадим бегал на междугородку, чтобы услышать ее родной любимый голос. Но весной ее отправили на практику не на Крайний Север, а на родной и близкий Урал – в институте не оказалось денег на дорогостоящий проезд. Наверное, Вадиму можно было бы пойти к начальнику экспедиции и попросить в порядке исключения вызвать студентку на практику как якобы очень нужного специалиста. Но в силу своего нерешительного характера он этого не сделал. Может, это повлияло на нее, а может, за целую зиму она просто от него отвыкла, взглянула со стороны на их отношения как-то по-другому, но на той самой дипломной практике она встретила своего будущего мужа, с которым уж неизвестно как, но, говорят, живет до сих пор…