Владимир Фёдоров - Звезда голуболикой Жаннет

Звезда голуболикой Жаннет

Повесть

«Опять чушь какая-то», – вздохнет искушенный читатель.

Позвольте! Она действительно была голуболикой. Собственно, голубым было не всё её лицо, а только щёчки. Чуть выше глаз благородный аристократический цвет переходил в темно-зеленый, в затем вдруг резко высветлялся в густых волосах непритязательной прически. Если добавить к этому глубоко посаженные карие, с легким малиновым отливом глаза и очаровательно торчащие в стороны жёлтые ушки, то мы получим почти полный её портрет. Возраст дам называть не принято, но все же отметим, что у Жаннет он приближался к бальзаковскому. Сейчас она спокойно дремала на коленях у своего Хозяина-Повелителя, даже не подозревая, какой очередной зигзаг вычерчивает судьба. Повелитель, надвинув на глаза кепку-аэродром и свесив на грудь большой кавказский нос, выводил им замысловатые рулады. Жаннет настолько свыклась с этими звуками, что они ей не мешали. А вот низкий непрекращающийся гул за стеной начинал раздражать. Сидящий рядом, уже примелькавшийся Жаннет невысокий человек с непривычно узкими глазами время от времени бросал на нее неравнодушные взгляды и счастливо улыбался. Самолет летел на север.

И как было не сиять главному администратору Колымской филармонии Киму Лазаревичу Попову, – такого кадра завербовал! Да главное, и не в кадре этом, не в безвестном в кругах артистических Сурене Нодия, а в той, что сейчас спала, удобно устроив голову на его объемистом животе.

Жаннет!.. В огромной северной области, на территории которой могли бы разместиться десятка два Англий и многие сотни Люксембургов, большинство жителей никогда не видело такого чуда, а потому одно ее явление на сцене должно было обеспечить полный успех любой филармонической бригаде.

Ким Лазаревич сладко прищурился, на мгновение представив толпу оленеводов и рыбаков, торопящихся в сельский клуб, обгоняющих их мальчишек, изумленно-восторженные лица, аплодисменты… Жаннет!..

«У директора филармонии челюсть отвиснет. Пусть знает, однако недаром хлеб едим. Такую штучку оторвал! А ведь мог не пойти в Адлере на этот концертишко, на отдыхе же был, не в командировке. Но пошел – и вот она, награда – Жаннет!.. Едва выскочила на сцену – как током шибануло – к нам бы ее!..»

После концерта, благо бутылочка «Арарата» и пара лимонов в портфеле имелись, Ким Лазаревич сразу же направился степенным шагом за кулисы, отыскал лысоватого горбоносого Нодию и, с намеком постучав по портфелю, сообщил:

– Разговор есть. Деловой.

– Спасыба, дорогой, – понял жест Нодия, – нэ могу. К мамэ нада.

– Я главный администратор филармонии…

– Слущию.

– У вас отличный номер, но только здесь он совершенно никому не нужен.

– Как нэ нужэн? Сам видал, народ смотрыт, хлопаэт, – слегка обиделся Нодия.

– Да я не о том, как вас, извините, по отчеству?

– Сурэн Вахтангович.

– Вот-вот, Сурен Вахтангович, я к тому, что тут вашей Жаннет никого не удивишь. Сухуми – рукой подать, а там их целый питомник, сотни павианов этих.

– У мэня нэ павыан, мартышка у мэня. Нэпростая, благородная, голуболыцая називается, Сухуми такой нэт!

– Конечно, конечно, ваша не чета им, но, понимаете, все равно обезьяна. Хоть и дрессированная, но – дело привычное. А у нас их вообще никто и никогда не видел. Вы понимаете: никто не видел! Это же успех полный! Это же …

– Гдэ у вас?

– В Колымской филармонии …

– Полюсэ холода, да?

– Не так уж страшен этот полюс, как его расписывают, – повел наступление Ким Лазаревич, – да что мы тут за кулисами торчим. Пройдем куда-нибудь на скамеечку. Или в ресторане посидим, поговорим. Вы, вообще, как, это дело принимаете?..

– Прынимаю. Только подожды, дорогой, – он кивнул в сторону присмиревшей, а может, уставшей после выступления Жаннет, внимательно слушавшей их разговор. – Жянку в клэтку посадыть нада, кущить дать. Она тут останэтся.

«Apapaта», конечно же, не хватило. Добавляли в ресторане. Распалившийся Ким Лазаревич раз за разом повторял главные аргументы:

– Подъемные выплатим. Коэффициент семьдесят процентов, надбавки через полгода, командировочные у нас четыре пятьдесят… Да и успех, главное! Тебя, дорогой, там на руках носить будут!..

–А званиэ твоэй области эсть?

– Конечно eсть, есть! Заслуженный артист Заполярной Автономной Советской Социалистической Области! Как звучит, а?

– Хорошо звучыт. У нас тожи хорощо звучыт, но платыть многа нада, еще десять лэт нэ заработаю.

– А у нас бесплатно получишь. Если дела пойдут, директор тебе через пару сезонов звание пробьет.

– Хорощо, – призадумался вслух Нодия, – посоветоваться только нада. Как папа с мамой скажют…

Октябрь в Адлере – ещё лето. А здесь, на подлёте к северной столице, стюардесса пропела ласковым голосом: «Температура за бортом минус двадцать три градуса…»

– Как «мынус двадцать тры?!» – стряхнул с себя дрёму Сурен Вахтангович. – Можит, ощибаэтся?

– Пожалуй, нет, – улыбнулся Ким Лазаревич, – хотя, конечно, для середины октября многовато… Да ты не бойся, нас встретить должны, я же из Москвы звонил.

Сурен Вахтангович молча приник к иллюминатору и грустно покачал головой: внизу медленно плыла белая равнина, и лишь не замерзшая еще окончательно река пересекала её тёмно-серой извилистой лентой.

Видавший виды филармонический автобус действительно поджидал напротив аэровокзала, но еще раньше, прямо на трапе, их встретили колючие снежные заряды и сухой обжигающий мороз. Закашлявшись от неожиданности, Сурен Вахтангович, тем не менее, в первую минуту подумал о ней и попытался плотнее запахнуть Жаннет полой демисезонного пальто. Но она, ошеломленная невиданной картиной, выталкивала наружу голову, изумленно крутила ею и пыталась ловить языком стремительно пролетавшие снежинки.

– Нэ вилазь, нэ вилазь, тэбэ говорю! – ругался Сурен Вахтангович, уже жалея о принятом предложении. – Нэ вилазь, замерзнэшь, дурочка!

– Оксе! Да она лучше тебя север переносит, – посмеивался Ким Лазаревич, – значит, приживется.

Снежинки были хоть и безвкусные, но приятно освежали рот, пересохший в душном салоне самолёта. Только следом за ними в непривычные южные легкие Жаннет вдруг покатился холодными шипастыми шарами перестуженный воздух. Возле самого автобуса она тоже не выдержала и, следом за хозяином, тонко закашлялась.

– Скорей в машину, – уже без улыбки заторопил Ким Лазаревич, – а то, однако, точно простуду схватите.

Закрыв дверь, молоденький шофер повернулся к ним и расплылся в улыбке:

– Обезьяна! Настоящая! Первый раз вижу… Да еще такая разноцветная!..

Ким Лазаревич ткнул дрессировщика в бок:

– Что я тебе говорил…