Владимир Фёдоров - Звезда голуболикой Жаннет

– За–вя–зы–ва–ем, – подтвердил Кашалот. – В море, только в море…

Степан долго заряжал трясущимися руками пленку, матерясь, ползал по полу в поисках куда-то закатившегося светофильтра. Наконец, снарядился, взял в руку цепочку, отыскал взглядом Читу. Она, вжав голову в плечи, сидела на одежном шкафу и только поблескивала глазами из полумрака.

– Мать твою! – хозяина захлестнуло позднее прозрение. – А мы, Костя, ей хоть жрать-то давали! Вот сволочи-и!

– Да грызла она тут че-то …

– Бедненькая ты моя, Читочка, – разжалобился Степан, протягивая к ней руки, – прости уж меня, гада! .. Сейчас мы с тобой денежек заработаем, виноградику купим… Ну, иди ко мне…

Он приставил к шкафу табуретку, тяжело взобрался на нее и, дохнув на Читу густым перегаром, протянул руки. Она сжалась в комок, а потом вдруг взметнулась над головой хозяина и перелетела на старую медную люстру.

–Ты че, Читка, че? – забормотал Степан, медленно передвигая табуретку к люстре. – Ты это … не надо … У меня внутрях все трясется, я резких движений не могу… Не надо, Читка…

Хозяин едва начал неловко выпрямляться под люстрой, а она уже перемахнула на край стола. Загремели бутылки. Кашалот недовольно оторвал туловище от продавленного дивана.

– Помогай, Костя, – призвал Степан, – не смогу один с ей … стервой справиться…

После долгих бестолковых шараханий они наконец–то сумели загнать Читу в угол и надеть ошейник, отвесив ей при этом для усмирения несколько затрещин…

Обитатели Голливуда с его замечательной коммуникабельностью и отсутствием всяких тайн, конечно же, мгновенно узнали о вновь прибывшем маэстро и подстерегшей его беде. Движимые с одной стороны любопытством, а с другой – самым искренним желанием чем-то помочь больной обезьянке, они, выдержав для приличия день-другой, стали осторожно заглядывать в каморку Сурена Вахтанговича.

Первой зашла комендант Екатерина Сулимовна Касаткина, прозванная любителями мужских застолий за редкую проницательность, прямо-таки ясновидение – Кассандрой. Для начала официально расспросила, как греют батареи, не текут ли трубы, не беспокоят ли соседи, а заодно и разглядела новых жильцов.

Втянув ноздрями водочный дух, поинтересовалась:

– Потребляете?

– Да нэт, нэ очэн, – смутился Сурен Вахтангович. – Обезьянка вот балээт. Кампрэс дэлаим. Савсэм балээт… Пнэвмония…

– Понятно. Простудилась значит, – посочувствовала Кассандра. – С самого юга–да на Север. Тут не всякий выдюжит … Лекарства–то выписали, принимаете?

– Даем. Вирач тожи ходыт.

– Вы, главное, укрывайте ее потеплее, да и с форточкой поаккуратнее… Если что надо – мы в двадцать пятой живем, на вашем этаже. Ну, до свидания, выздоравливайте!

Потом заглянул сосед справа, певец Николай Евсеевич Громов. Протрубил басом:

– Больная, говорят, у вас. Вот, зашел проповедовать по-соседски. – Присел у клетки, с трудом согнув свое большое и плотное тело. – Насколько я знаю, лучшее средство от пневмонии – нутряное медвежье сало. Хорошо бы грудь натереть да спину. Можно и внутрь, с горячим молоком. Только вот где достанешь это самое сало? У вас, конечно, знакомых охотников здесь пока нет?

– Канэшно, – невесело качнул головой Сурен Вахтангович.

– И у меня нет. А медвежье сало – первое дело … Только вот где?. Да, дела… – И развел руками на прощанье.

Через час в комнату впорхнула балерина Анечка Стерхова, на вид лет двадцати пяти, невысокого роста, но изящная и пропорциональная, как восточная статуэтка. В руках она держала какую–то баночку.

– Я слышала, у вас обезьянка заболела … Вот эта?.. Ой, какая красивая! Бедненькая! Пневмония, да? Температура высокая, да? – Поймав на себе откровенно удивленный взгляд дрессировщика, залилась краской. – Вы что на меня так смотрите?!

– Ныкогда нэ думал, что у сэвэрянок вэснущки так много бивают, – откровенно выложил Сурен Вахтангович.

– Ох уж, эти веснушки! – всплеснула руками Анечка. – Каждый встречный считает своим долгом о них напомнить! Да не одна я такая, не одна! В нашем районе половина девчонок с веснушками!.. И вообще, у вас обезьянка умирает, а вы – «вэснущки»…

Настала очередь краснеть Сурену Вахтанговичу.

– Извынитэ, пожалуйста, старий глупэц! Савсэм расстроился. савсэм голова нэ так работаэт! Всю ночь не спал, Жянка думал…

– Ну ладно, ладно, только чтоб больше про веснушки – ни разу… Мне тут Николай Евсеевич сказал, что вы для обезьянки медвежье сало ищете. Вот! – Протянула баночку из–под детского питания, наполненную белой массой. – Я тоже часто простужаюсь, мне мама из района присылает.

– Спасыбо, спасыбо, дорогая! – обрадованно шагнул навстречу Сурен Вахтангович.

– Только, пожалуйста, без «дорогой».

– Да эта моего кавказского народа уважительный обращэние такой! –заволновался дрессировщик, боясь, что его снова не так поймут. – Как жи мнэ вас називатъ, ви жи нэ представились…

– Зовите Анной Владимировной… Вот… Как это, да… нагрейте сало на батарее и натрите. И укутайте хорошенько … Бедненькая… Ну, я побежала. – И выпорхнула.

Следом на пороге возникла целая делегация – похожие как две капли воды девочки лет пяти и примерно такого же возраста мальчик.

Сурен Вахтангович невесело улыбнулся и сделал приглашающий жест рукой.

– Проходыте. Кто ви такие будэтэ?

– Мы Юля–Аля, – ответила одна из близняшек. – А это Коля.

– Коля, – подтвердил мальчик и, набравшись смелости, добавил: – Мы обезьянку хотели посмотреть…

– А мама говорит, что она болеет. – подхватили в голос Юля–Аля.

– Да, болээт, – вздохнул дрессировщик. – Вон лэжит. Савсэм балээт.

– А когда она выздоровеет, можно будет с ней поиграть? –спросил Коля, приподнимаясь на цыпочки и пытаясь получше разглядеть обезьянку.

– Можно.

– Вот хорошо! – захлопали в ладоши близняшки. – Пусть она побыстрее выздоравливает!

– Пусть, – согласился Сурен Вахтангович.

– Мы завтра к вам придем, вдруг она уже вылечится, – сообщил Коля и толкнул дверь спиной.

– Придем, – подтвердили Юля–Аля.

– Прыходите, – грустно кивнул дрессировщик.

Поздно вечером появился муж Кассандры – Сан Саныч, флейтист, уже побитый судьбой и жизнью человек предпенсионного возраста.

– Дай, думаю, загляну на огонек, – объяснил он свой визит. – Вижу, свет у вас торит, да и знаю, что с больной не до сна. Мне Катя рассказала о вашем горе.

– Хорощо, что защли, – приглашая гостя сесть на единственный стул, попытался в очередной раз изобразить улыбку Сурен Вахтангович. – Правыльно говорите, какой тут сон! Вах, Жянка–Жянка!.. Вот, лэжит, савсэм на кущиет, тэмпэратура високий… Спасыбо, люды ващи хорощие, замэчательные просто люды … Это ваш скрипач, как его…