Ричард Лаймон - Луна-парк

Она улыбнулась:

– У тебя красивые глаза.

– Спасибо. У тебя тоже.

Они смотрели друг на друга. Глаза в глаза. Ее лицо было так близко от его, что он никак не мог сфокусировать взгляд на обоих ее глазах одновременно. Их синева уже начала казаться ему какой-то запредельной.

Он чувствовал себя немного не по себе, играя с ней в гляделки. Ему было хорошо, но как-то странно. Он никогда еще не испытывал ничего подобного. Он испытывал… неуверенность.

Как будто она смотрит ему в душу.

А я – ей, подумал он.

В голове не укладывалось, что это та самая девушка, которая вчера ночью избивала ногами тролля. Сейчас он не видел в ней той злобы. Только нежность и растерянность, смесь радости и печали, ума, любопытства, надежды.

Ему казалось, что он знает, о чем она думает.

Интересно, а знает ли она, о чем думаю я?

Может, она ждет, когда я поцелую ее?

– Хотела бы я, чтобы никого не было вокруг, – сказала Светлячок.

– Да, – сказал Джереми. – Я тоже.

– Почему? – спросила Светлячок.

Он улыбнулся:

– Эй, так не честно. Ты первая сказала, что жалеешь о том, что мы здесь не одни.

– Но ты же согласился.

– Ну да.

– Что бы ты сделал, если бы поблизости никого не было?

– А что бы сделала ты?

Светлячок протянула ладонь и провела ею по его лицу:

– Думаю, мне бы захотелось тебя поцеловать, – сказала она. – Ты тоже думал об этом?

– Да.

Она перевернулась на живот и посмотрела на него, приподнявшись на локтях:

– Но только не сейчас, когда вокруг куча народу. Вот почему мне хочется, чтобы мы оказались одни. Это личное, надеюсь, ты понимаешь?

– Да.

– Посмотришь, как некоторые сосутся на пляже средь бела дня у всех на глазах, и противно становится. У них никакой сдержанности.

– Или самоуважения, – добавил Джереми, глядя на Светлячка со спины.

Спина была почти обнажена, не считая перекрестья лямок между лопатками и треугольника ткани чуть ниже талии, плотно облегающего ягодицы. Ее кожа цветом напоминала зефир, если его немного подержать над огнем.

Он подумал, как было бы здорово, если бы она попросила натереть ей спину маслом для загара.

– Откуда ты переехал? – спросила она.

– Из Бейкерсфилда.

– А девушка у тебя есть?

– Не совсем.

– Что значит «не совсем»?

– Ну, на самом деле у меня ни с кем не было ничего серьезного. Так, были в школе некоторые девчонки…

– А в моей школе нету парней.

– Как это?

– Я хожу в школу святой Анны. Она только для девочек.

– И у тебя ни разу не было парня?

Она улыбнулась и слегка пожала плечами:

– Было несколько. Но ничего серьезного. Моя мама, она всегда все портила, отпугивала их.

– Совсем как моя.

Светлячок перевернулась на спину и положила голову на руки.

Плакали мои шансы натереть ей спинку, подумал Джереми.

– Родичи такие дотошные, – сказала она, щуря один глаз от солнца, а другим косясь на него.

– Да уж, это точно. Я чуть не попал впросак, ляпнул своей, что иду на свидание с девушкой.

– Наверное, не следовало.

– Знаю. Но так уж вышло. И теперь она хочет познакомиться с тобой.

– Что, серьезно? Она что, боится, что я могу научить тебя плохому?

– Ну если честно, то да.

Светлячок прикрыла ладонью глаза от солнца и посмотрела на Джереми:

– А если она права?

– Я очень на это надеюсь.

Она рассмеялась:

– Если хочешь, чтобы тебя научили плохому, обратись к кому-нибудь еще. К Хизер, например.

– Надо подумать.

Она опустила руку на одеяло и снова закрыла глаза.

Локоть ее находился прямо перед глазами Джереми. Он обратил внимание, что ее рука только снаружи покрыта золотистым загаром, а с внутренней стороны белая, гладкая и нежная.

– Если ты действительно хочешь, я познакомлюсь с твоей матерью, – сказала она, не открывая глаз.

– Ты не обязана этого делать.

– Да все в порядке. Если это облегчит тебе жизнь, то почему бы и нет?

– Отлично. Тогда и я познакомился бы с твоей.

– Скорее ад замерзнет. Забудь о моей матери. Если такое случится, она приложит все усилия, чтобы мы больше не увиделись.

– Не может все быть настолько плохо.

– Уж поверь. – Светлячок перевернулась на бок. – Что насчет сегодняшнего вечера?

– Э-э-э-э-э… Ну если это тебя действительно не…

– Сегодня мы все собираемся в восемь у Тани. Ты тоже приглашен.

– Это шутка?

– Это ее идея. И она попросила, чтобы я передала тебе. Мы все должны там быть.

– Что-то вроде собрания?

– Не знаю. Это впервые. Наверняка на тему того, что случилось ночью.

– Н-да…

– Заинтригован?

– Признаться, да.

– Я в любом случае поеду на машине, вот и подумала, почему бы не заехать за тобой? Заодно и с матерью твоей познакомлюсь…

– Это было бы здорово!

– А ты уверен, что она тебя потом отпустит?

– Конечно. Когда вы с ней познакомитесь… В общем, уверен, что ты ей понравишься. Черт, да она будет в восторге. А что насчет твоей?

– Да не переживай. Что-нибудь придумаю. Скажу, например, что у нас в школе вечеринка. Она верит всему, что я ей говорю. Иногда она меня с ума сводит, но всегда доверяет. Я могу наплести ей что угодно.

Светлячок умолкла. Джереми лег рядом с ней, положив голову на руки. Их локти соприкасались. Она даже не пыталась отодвинуться. Он тоже. Ощущая ее локоть своим, он закрыл глаза.

Солнце согревало его своим теплом. Кожей он чувствовал легкий бриз.

Все идет как нельзя лучше, подумал он.

Она бы поцеловала меня, не будь никого рядом. Сегодня вечером у нас будет возможность остаться наедине. В ее машине.

Интересно, а что будет у Тани? Мысли об этом возбуждали и нервировали его.

Но еще больше нервировали мысли о том, что они окажутся вдвоем со Светлячком в ее машине. Может, она не повезет его домой сразу после того, как все закончится. Может, они припаркуются в каком-нибудь темном и пустынном местечке. И, может быть, поцелуями дело не ограничится.

Робин никак не могла избавиться от ощущения холодной пустоты, засевшего в ней после встречи с Нейтом. Она играла на банджо, пела, а внутри чувствовала нестерпимую боль.

Это было как тоска по дому.

Ничего, пройдет, убеждала она себя.

Она пережила жесточайший приступ тоски по дому, когда сбежала – два года назад. Это началось не сразу. Сначала были только гнев – гнев на Пола, на мать, взявшую его сторону… и страх за свою жизнь. Тоска навалилась неделю спустя и оказалась сокрушительной.

Робин тогда держала путь через какой-то городок, на улицах уже смеркалось. Был октябрь. Холодный ветер швырял в нее листья. Робин чуяла аромат дыма из каминных труб. По обе стороны улицы приветливым, теплым светом горели окна.

И тогда оно впервые пронзило ее. Чувство потери. Внезапно она осознала, что бредет по улице одна-одинешенька, никем не любимая, без надежды вернуться в родной дом, когда-то бывший оплотом уюта, счастья и безопасности.