Уильям Ходжсон - Карнакки – охотник за привидениями (сборник) [litres]

Странное свечение всех металлических предметов в подвале видел только один я. Причина этого естественным образом осталась неясной; неизвестна мне и причина, наделившая меня способностью видеть этот свет.

– А дитя? – спросил я. – Можете ли вы объяснить, какую роль играло оно во всем этом? И почему вы не видели женщину, а они не видели ребенка. Не являлось ли и то и другое проявлением одной и той же силы в восприятии разных людей?

– Нет, – возразил Карнакки, – хотя я не могу этого объяснить. Однако я вполне уверен, что женщина и дитя не только представляли собой две различных и законченных сущности, но даже пребывали в разных плоскостях бытия.

Некую идею можно почерпнуть из «Манускрипта Зигзанда», где сказано, что «мертворожденное дитя забирает себе Карга». Конечно, это утверждение надо понимать в общем смысле, однако в нем может содержаться элементарная истина. Но прежде чем пояснить его, позвольте высказать вам некую довольно часто повторяемую идею. Возможно, физическое рождение является всего лишь вторичным процессом; и прежде чем это происходит, материнский дух ищет и находит малый элемент – первичное эго или душу ребенка. Может случиться, что некая капризность заставляет таковую прятаться и уклоняться от материнского духа. Быть может, я видел как раз нечто в этом роде. Я всегда пытался придерживаться этого мнения; однако нельзя забывать и о том чувстве отвращения, которое я ощущал, когда незримая женщина проходила возле меня. Отвращение это заставляет меня обращаться к идее, выдвинутой «Манускриптом Зигзанда», и согласно которой я видел мертворожденное дитя, эго которого или душу которого забирает Карга. Иными словами, некое чудовище из Внешнего Круга. Мысль эту следует считать беспримерно ужасной, хотя бы уже из-за ее фрагментарности. Она заставляет нас предполагать, что душа ребенка застревает между двумя жизнями, и целую вечность бежит от чего-то немыслимого и невероятного… и непостижимого для наших чувств.

Более мне нечего сказать об этом, да и к чему уделять много внимания предмету, известному нам настолько неполно? Но кто может сказать, существует материнский дух или нет…

– А колодец? – спросил Аркрайт. – Как в него попадал капитан?

– Как я уже говорил, – ответил Карнакки, – боковая стенка колодца не доходит до дна, поэтому достаточно только окунуться в воду и вынырнуть по другую сторону стены, под полом подвала, и подняться по лестнице. Конечно же, по обе стороны стены вода стоит на одинаковом уровне. И не спрашивайте меня о том, кто устроил такой вход и лестницу, я этого не знаю. Как я уже говорил, дом этот очень стар, а в старину подобные устройства считались весьма полезными.

– Но дитя, – проговорил я, возвращаясь к интересовавшей меня теме. – Вы хотите сказать, что в этом доме произошли неудачные роды, и таким образом он, если можно так выразиться, вступил в соприкосновение с силами, послужившими причиной трагедии?

– Да, – ответил Карнакки, – именно такое толкование этому феномену дает «Манускрипт Зигзанда».

– Но могут существовать другие подобные дома… – начал я.

– Они существуют, – произнес Карнакки, вставая. – А теперь убирайтесь, – добродушно молвил он, прибегая к привычной формуле.

Через пять минут мы оказались на набережной и в задумчивости разошлись по домам.

В тот день я получил приглашение от Карнакки и, прибыв к нему, обнаружил, что мой друг пребывает в одиночестве. Когда я вошел, он явно неловким движением поднялся и протянул мне левую руку – правая была перевязана, а лицо покрывали ссадины и синяки. Мы обменялись рукопожатиями, и хозяин предложил мне свою газету, от которой я отказался. После этого он передал мне стопку фотоснимков и вернулся к чтению. Да, таков он и есть, Карнакки. Ни слова от него и ни одного вопроса с моей стороны. Он все расскажет нам сам в надлежащее время. Я около часа разглядывал фотографии, оказавшиеся в основном снимками (иногда сделанными со вспышкой) чрезвычайно красивой девушки. Правда некоторые из фотографий заставляли удивляться тому, что красота ее остается столь явной, вопреки выражению такого испуга и потрясения на лице, что трудно было не поверить: снимали ее в присутствии непосредственной и самой грозной опасности.

В основном отсняты были интерьеры различных комнат и коридоров, и на каждом из снимков присутствовала эта девушка – либо вдалеке и в полный рост, либо поближе, когда на фото умещалась только ладонь, или рука, или часть головы и кусочек платья. Все снимки были сделаны с какой-то определенной целью, связанной скорее с получением изображений не самой девушки, а ее окружения, и, как вы можете себе представить, они весьма заинтересовали меня.

В самом низу стопки, однако, я наткнулся на нечто совсем уж необычайное. На этом снимке девушка стояла одна, фигура ее была четко обрисована яркими лучами вспышки. Лицо девушки было обращено чуть вверх, словно бы ее внезапно испугал какой-то шум. А прямо над ней из теней складывалось или выступало одно-единственное огромное копыто.

Я долго рассматривал этот снимок, понимая лишь то, что он имеет отношение к очередному странному делу, заинтересовавшему нашего друга. Когда появились Джессоп, Аркрайт и Тейлор, Карнакки молча протянул ко мне руку за снимками, которые я возвратил с таким же безмолвием, а потом все мы отправились обедать. Проведя за столом покойный часок, мы расставили кресла кружком, устроились поудобнее, и Карнакки приступил к очередному рассказу.

– Я побывал на Севере, – неторопливо и задумчиво начал он, перемежая слова глубокими затяжками. – У Хисгинсов в Восточном Ланкашире. Страннейшая там приключилась история, да вы сами убедитесь в этом, после того как я закончу рассказ. Кое-что об этой конской истории, как иногда ее называют, было мне уже известно, однако я и предположить не мог, что мне лично придется заняться ею, и, откровенно говоря, никогда не принимал ее всерьез – вопреки собственному правилу не иметь предвзятых мнений. Странные мы существа, люди!

Итак, я получил телеграмму с просьбой о встрече, что указывало на то, что у отправителя ее неприятности. В назначенный день и час ко мне явился старый капитан Хисгинс. Он рассказал мне множество новых подробностей в отношении конской истории. Впрочем, я, естественно, уже знал основные моменты, как, например, то, что если первым ребенком в семье оказывается девочка, то перед замужеством ей будет досаждать своими явлениями призрачный конь.

Необычайная подробность, как вы сами понимаете, и, хотя семейное предание было мне известно давно, я все-таки предполагал, что подобные рассказы следует относить к старинным легендам. Дело в том, что в последних семи поколениях в семействе Хисгинсов первенцами становились только мальчики, да и в самой этой семье давно стали считать это предание относящимся к области выдумки.