Елена Ершова - Все есть яд [СИ]

Слава Королеве! Сегодня у нас появится новый солдат. Мятежник хотел снова что-то сказать, но из горла выходило лишь мокрое клокотание. Тогда Ян пнул его в пах, с силой вдавил в плоть кованый каблук, пока под ним что-то не лопнуло с мучительным и чавкающим звуком, и мятежник задергался снова, завыл, отплевываясь черной пузырящейся пеной. Сегодня каждый из них сделал свой выбор. Ян повернулся к человеку спиной и медленно пересек комнату. Ему пришлось пригнуться, чтобы не стукнуться головой о низкую притолоку.

Теперь рыдание и крики женщины стали яснее.

— Паны! Помилуйте, паны! — бормотала она. Потом следовал звук удара. Ян распахнул дверь и увидел двоих солдат, один из которых держал за волосы избитую женщину в разорванном сарафане, а другой расстегивал штаны. Но при виде офицера оба прекратили экзекуцию и замерли, ожидая распоряжения.

— Прочь, — кратко сказал Ян. Солдат как ветром сдуло. Тогда женщина повалилась на пол и поползла к Яну, обдирая ногти о плохо выкрашенные доски.

— Где мальчик? — спросил он, медленным взглядом обводя комнату. Здесь пахло похотью и страхом, и от мешанины запахов голова тяжелела и плыла. А потому Ян не сразу заметил детей — мальчика и девочку, — прижавшихся друг к дружке в темном углу под закопченными образами. Он шагнул вперед, и женщина с воем кинулась ему в ноги, обвила колени трясущимися белыми руками.

— Пан! Помилуй, пан! — запричитала она, порываясь поцеловать его измазанные сажей и кровью сапоги. — Не забирай… В сердце снова вошла раскаленная болевая игла. Ян покачнулся и пнул женщину в лицо. Она упала навзничь. Губы и подбородок тотчас окрасились багрянцем, а тело свело судорогой. Ян не хотел больше пачкать стек чужой кровью, а потому достал из кобуры револьвер и выстрелил женщине в лоб. Она в последний раз заскребла ногтями по доскам, дернулась и застыла — всего лишь сломанная заводная игрушка.

Ее судьба тоже была решена задолго до того, как вертолет Яна опустился на безлюдную площадь: васпы уничтожали весь род неофита. Ян аккуратно обогнул тело по дуге, стараясь не оступиться. Но дрожь в пальцах вернулась, и от яда, циркулирующего по его кровеносной системе, давило на виски, будто он медленно погружался на дно таежного болота, а уши забивало липкой грязью и тиной. Мальчик больше не плакал, а смотрел на Яна с затравленным видом раненого зверька. Его глаза были большими, темными и пустыми — он тоже приготовился встретить свою судьбу, и ожидал ее с рабской покорностью, смирившись и не пытаясь бороться. Ян остановился, почувствовав предательскую слабость в коленях.

Потому что теперь он вспомнил… «Дяденька! Что ж вы не сказали, что вы лекарь?» Мальчик из деревни со странным названием Красножары. Тот самый, чью неполноценную сестру Ян спас от интоксикации змеиным ядом два года назад. Она тоже была здесь — в разорванной рубахе, с синяками на плечах и бедрах. Наверное, ее успели если не изнасиловать, то изрядно побить. И сидела на корточках, прижав кулаки к груди. Лягушачьи губы шевелились, произнося тихие слова молитвы:

— …Б-боже… как первомученник твой Ст-тефан о убивающих его молился… т-так мы молим… ненавидящих и обидящих н-нас… прости… не дай погибнуть… н-но всем спастись благодатию Т-твоею, Боже!.. Она замолкла и повернула к нему мокрое некрасивое лицо. Ян отступил назад, чувствуя, как пот скатывается по шее за воротник мундира. Его пальцы до судороги сжались на рукояти револьвера, но мышцы одеревенели, обессилели. Девочка улыбнулась, показав щербатые зубы, и встала с колен. Ее почерневшие, покрытые синяками бедра резко контрастировали с белизной нательной рубахи.

— Ангел… — радостно произнесла она и дотронулась до его руки, словно обожгла раскаленной головней. Мальчик у стены шевельнулся, но не сделал попытки остановить сестру, а только приоткрыл потрескавшийся рот — и не издал ни звука.

Но Яну в этой густой и липкой тишине послышалось снова: «А вдруг она умрет, и так и не узнает, что я ее люблю?» Она прижалась щекой к его ладони, обтянутой грубой кожей перчатки.

— Б-больно? Сердце сжалось от мучительного спазма. Мир перед глазами раскололся на сотни сверкающих осколков, и Ян зажмурился, стиснул зубы и задышал тяжело и хрипло. И, наверное, только поэтому он не сделал попытки оттолкнуть ее, а только стоял, вцепившись в ее руку, как слепой в руку поводыря.

— Здесь? Ян почувствовал, как поверх его мундира легла ладонь. Он разлепил ресницы и встретился взглядом с заплывшими, полными слез глазами юродивой. Сердце гулко стукнуло под ее ладонью, вытолкнув в кровоток очередную порцию яда.

— Т-тебя тоже ужалила змея? — тихо спросила она. Ян облизал пересохшие губы и кивнул медленно, соглашаясь.

— Да, — ответил он вслух и не узнал собственного голоса — таким чужим и хриплым показался он в этой давящей тишине. А про себя подумал, что это было кое-что похуже змеи. Кое-что, навсегда изменившее его сущность и превратившее из человека в монстра.

— Бедный, — сказала юродивая и погладила его по груди. — Я знаю, к-как это больно… Скоро пройдет?

— Нет, — качнул головой Ян. — Это никогда не пройдет. Тогда она обвила его руками — нежно и трогательно, словно боясь разбередить старые раны.

— Я б-буду молиться за тебя, — прошептала она. — Как всегда молилась… Всегда есть надежда… пока есть свет…

— Нет никакого света, — начал было Ян. Но она упрямо мотнула головой и возразила:

— Нет, есть. Вот здесь… под тьмой… я чувствую его… Она снова погладила его по груди — как раз там, где шевелился теперь сгусток королевского яда. И от этого прикосновения снова заныло, защемило в груди, и от любого неосторожного жеста его сердце могло вот-вот оборваться с поддерживающих его сосудов и полететь во тьму — только там было место для заблудших, отравленных душ. И там не было места свету. Ни спасению, ни надежде. И не было дороги назад.

— Даже если есть, — медленно произнес Ян. — Я сам погашу его. Он прижал голову юродивой к своей груди, погладил по спутанным волосам, как когда-то гладил кудри своей младшей сестры. Дуло револьвера неощутимо коснулось ее виска, и она не испугалась, только доверчиво уткнулась носом в его заляпанный кровью мундир. Выстрел прозвучал глухо, как далекий раскат грома. Ян подхватил обмякшее тело девочки и осторожно опустил на пол. Потом подумал, наставил револьвер на мальчика.

— Прости, — ровно и жестко произнес он. — Я есть лекарство, исцеляющее. И я есть яд, убивающий. Ты же не станешь ни тем, ни другим. Мальчик не успел ответить — пуля вошла ему между глаз… Потом время смазалось и исчезло. По крайней мере, Ян не мог вспомнить, что именно он делал в эти несколько минут после убийства детей. Кажется, он разрядил в мятежника оставшуюся обойму (вопреки своим обещаниям вырезать язык и выпустить кишки). Потом его мучительно рвало желчью и ядом. Потом, нырнув под носик рукомойника, жадно глотал ржавую, пахнущую железом (или кровью) воду. И, обтерев лицо расшитым рушником, наконец вышел во двор, где его дожидался сержант Бьорн и вьющийся рядом дрожащий человечек — предатель Арсен. Должно быть, выглядел Ян совершенным мертвецом, потому что при виде него откачнулись оба, а Арсен пискнул и хотел улизнуть. Но Ян выхватил стек и хлестнул им наотмашь, прочертив через горло человека багровую полосу. Тот упал на колени и схватился скрюченными пальцами за горло, словно хотел заткнуть вытекающую толчками кровь.