Поль Альтер - Четвертая дверь

– Дрю слушает.

С каждой секундой его лицо все больше и больше вытягивалось. Закончив разговор, он зажег сигарету и нервно затянулся. Торопливо выпустив из ноздрей дым, Дрю с грустью посмотрел на пол и объявил:

– Мистер Уайт умер. На полчаса раньше – и его могли бы спасти. Но и в этом случае не факт, что он оправился бы полностью.

Генри молча выбежал из гостиной, зажав лицо руками. Виктор последовал за ним.

Повисла гнетущая тишина. Дрю медленно вытащил следующую сигарету.

– Не дай бог никому пережить то, что довелось вашему другу, – смущенно сказал он мне. – Если подумать, я сам состряпал против него чудовищное обвинение. А он потерял отца. Какая нелепость с моей стороны проводить эти идиотские параллели между ним и Гудини. Пытаться изучать характеры, составлять психологические портреты – и в итоге прийти к совершенно неправдоподобным выводам. Должен признаться вам, молодой человек, я не слишком горд собой.

Вероятно, вся эта история глубоко потрясла старшего инспектора, так как он явно не принадлежал к типу людей, бросающихся подобными заявлениями. Мне было жаль его.

– Сейчас я разговаривал с доктором, – продолжил Дрю, – и тот подтвердил, что ружье выстрелило от девяти сорока пяти до десяти тридцати. Пуля пробила левое ухо и застряла в черепе. Забей мы тревогу раньше, у него оставался бы шанс. Чертов снег, как же он затруднил дорогу в больницу! Правда, – печаль медленно сошла с лица старшего инспектора, сменившись мстительной ухмылкой, – убийца все еще на воле. Ну да ничего, это ненадолго.

Дрю вновь поднял трубку, набрал номер и недвусмысленно отвернулся. Я вышел из гостиной, но успел услышать из-за двери:

– Приказываю разыскать Элис и Патрика Латимеров. Светловолосый. Утонченный. Важный. Примерно сорок лет.

Дома меня ждали встревоженные родители. Они, вероятно, хотели узнать, что да как, но, понимая мое состояние, задали лишь пару-тройку вопросов. Я поднялся к себе в комнату и залез под одеяло. Впрочем, заснуть или успокоиться не получалось. Ужасные события не выходили у меня из головы.

Сначала кто-то убил Боба Фарра, а затем и Артура Уайта. Эти люди не имели друг с другом ничего общего. Никакой связи, кроме одного человека. Да, Генри наследовал после смерти отца значительное состояние. Но он не мог совершить ни то, ни другое убийство. Когда мы нашли Боба Фарра, Генри находился в Америке. А выстрел в Артура Уайта, кто бы ни расправился с ним, пришелся на десять вечера. В это время его сын пил бренди со мной и Джоном, следовательно, физически не мог попасть к себе домой. Джон ушел в десять пятнадцать… Хм, кстати… Нет, невозможно, только не Джон. Да у него и мотива не было, если не считать давнее соперничество за мою сестру. Бедный старина Генри! Оба преступления неизбежно приковывали внимание к нему. Но, может, нас всех просто использовали? Может, факты – лишь инсценировка, организованная дьявольским умом, чья конечная цель – накинуть петлю на шею нашего друга?

Давайте подумаем, кто не имел алиби на те два вечера. Джон? Элизабет? В принципе, нет причин вычеркивать ее из списка подозреваемых. Патрик, который и вовсе исчез? Ясно, что внезапный отъезд Латимеров, тем более в глухую ночь, мягко говоря, вызывал вопросы. Собственно, Дрю довольно ясно обозначил свою позицию на их счет, дав ориентировку в полчетвертого утра. Но у злодея мог быть сообщник, а значит, нельзя полностью исключить и Генри, Элис или Виктора. Увы, метод обоих убийств так и остался неизвестным. Преступник продемонстрировал способности летать и проходить сквозь стены, а мы не сдвинулись с мертвой точки. Все дело целиком – сплошной абсурд. Непонятно даже, где начало у этой истории. Помешательство жены Виктора? Таинственные шаги? Сообщение, которое миссис Дарнли передала через Элис, когда та впала в транс?

Невыясненным осталось и еще одно: никто не слышал выстрела, оборвавшего жизнь Артура. Виктор-то известный соня, но остальные – Генри, Джон и я сам – должны были уловить хоть что-то. Понятно, мы немного перебрали, но не оглохли же все одновременно!

Мысли одна за другой крутились в голове. Все попытки привести их в порядок оказались тщетными, логика уступила место хаосу. Потихоньку на меня навалилась дремота…

…К кладбищу медленно движется похоронная процессия. Слышится монотонный, глухой бой церковных колоколов. Четыре человека, одетые во все черное, несут гроб. За ними цепочкой тянутся скорбящие. Я узнаю Генри, Виктора, Джона, Элизабет, Патрика, Элис и… себя самого. Над нами кружат вороны с окрестных полей. Внезапно они, будто испугавшись кого-то, начинают махать крыльями, пронзительно каркать и поспешно улетают прочь. Из-за облаков показывается зловещая тень. Хищная птица? Фантом? Нет, это женщина, облаченная в бесформенное тряпье. Ее глаза лучатся ненавистью, она выжидает момента, чтобы броситься на наш мрачный кортеж. Черная рука медленно вытягивается в сторону и указывает на одного из скорбящих…

Отец разбудил меня незадолго до полудня и сообщил, что пришел Генри. Я быстро принял душ, окончательно разогнав остатки похмелья и дурного сна, и побежал в гостиную навстречу не менее сумбурной реальности.

Старина Генри, устроившийся в кресле, поднялся и подошел ко мне. Мы молча пожали друг другу руки. С бледным лицом и в траурной одежде, он сохранял достоинство. Передо мной стоял уже не тот юноша, который неумолчно плакал неделями после смерти матери, а мужчина, благородный в своем горе, смело принявший вызов.

Теперь у него оставался лишь я. Его давний друг, почти брат. Мы вместе росли, сидели за одной партой, бесились сами, разыгрывали других, делили стол, а иногда и кров. Я приходился ему второй семьей, а он – мне. И сейчас его трогательная, доверчивая улыбка лишний раз это подтверждала.

Отец кашлянул, чтобы скрыть смущение.

– Генри поживет несколько дней у нас, Джеймс. Он займет старую комнату Элизабет. Там все еще лежат коробки с ее ненужной одеждой. Отнесите их на чердак. Я уже устал упрашивать твою сестру забрать этот хлам.

Я с радостью согласился. Пока Генри не застеснялся, папа задорно предложил:

– Может, по такому случаю немного бренди, друзья? Возражений нет? Молчание – знак согласия.

Он открыл бар. Возникла неловкая пауза. Отец растерянно произнес:

– Господи боже! А где бренди? Неужели кончилось? Ну, мы сейчас… Черт! И виски тоже ни капли не осталось!

Генри взглянул на меня и неловко улыбнулся. Он уже набрал в грудь воздуха, но я подал ему знак молчать.

Папа продолжал:

– Допустим, пользуясь в качестве предлога моим состоянием здоровья, драгоценная женушка иногда убирает из бара несколько бутылок. Это я еще могу понять. Однако мне кажется, сейчас дела обстоят куда хуже. Уж не посягнула ли она на святое и не вылила ли все спиртное вообще? Возмутительное, неслыханное надругательство. Придется немедленно призвать виновника к ответу.