Клайв Баркер - Тьма

Картины чередовались с другими чудесами. Аквариум в рост человека с живыми пираньями. Целая комната, заполненная тысячами старых пластинок. Стена с пластинками в рамках – золотыми и платиновыми, вырезки из «Роллинг Стоун», «Нью-мьюзикл экспресс» и «Нью-Йорк Рокер», тоже в рамках. Шелкографии Энди Уорхола с изображением юноши с очень длинными волосами, то зелеными, то синими, датированные 1972 годом.

Картины на сюжеты сказок ввели Линетт в транс. Она, не глядя, прошла мимо работ Уорхола, чтобы уставиться на акварель с изображением маленького мальчика и воробья, и мечтательно провела пальцем по рамке. Лай Вагал глядел на нее, накручивая на палец прядь волос. Хэйли же было не оторвать от работ Уорхола, она задумчиво глядела на них, приставив к губам большой палец.

А затем обернулась к нему.

– Я знаю, кто вы. Вы типа вот эта рок-звезда из прошлого. Лай Вагал. У вас альбом был, его моя няня очень любила, когда я совсем маленькой была.

Он отвел взгляд от Линетт и улыбнулся.

– Ага, это я.

Хэйли потерла нижнюю губу, глядя на шелкографии Уорхола.

– Вы, должно быть, были весьма известны, если он сделал с вас эти работы. А как альбом назывался? «Горный король»?

– «Лесной царь».

Он подошел к украшенному позолоченной бронзой столу, заваленному бумагами. Порылся среди них и, наконец, достал глянцевый каталог.

– Сейчас посмотрим…

Повернулся к Хэйли и отдал каталог ей. Каталог компакт-дисков, открытый на странице переизданий старого рок-н-ролла, с репродукциями обложек альбомов. Показал на одну из них, уменьшенную, как и остальные, до размера почтовой марки. Полуночный пейзаж, пронзенный молнией. На переднем плане – силуэт в капюшоне, крохотные цветные точки на заднем плане – то ли другие силуэты, то ли деревья, то ли погрешности полиграфии. «Лесной царь» – гласила надпись внизу.

– Ого, – сказала Хэйли, поднимая взгляд, чтобы позвать Линетт, но подруга уже была в следующей комнате. Хэйли увидела, что она стоит у затемненной лестницы, ведущей на другой этаж.

– Впечатляюще, – тихо сказала Хэйли, поворачиваясь к Лаю Вагалу. Тот ничего не ответил, и она смущенно положила каталог на стул.

– Пойдем наверх, – сказал он, идя вслед за Линетт.

Хэйли пожала плечами и пошла, еще раз глянув на лица, смотрящие со стен библиотеки.

Наверху все было так, будто в дом только что въехали. Шаги звучали громче, в воздухе пахло свежей краской. У стен стояли ящики и чемоданы. В углах маячили усилители, колонки и другая звуковая аппаратура, с кабелями и проводами бухтой. Приглядывали тут лишь за картинами, которые аккуратно висели в коридорах и у окон. Хэйли решила, что это чудно – вешать картины у каждого окна. Так обычно картины не вешают. А еще зеркала рядом с окнами или между ними, она видела перед собой то ночной мрак, то свое удивленное бледное лицо.

Они обнаружили Линетт в конце длинного коридора. Там была дверь – запертая, вычурная старинная дверь, судя по всему, привезенная из другого места. Из темного дерева с сотнями крохотных резных фигур людей, животных и деревьев, перемежающихся с крохотными зеркалами и кусками стекла. Линетт стояла спиной к ним, глядя на дверь. Сквозь ее спутанные волосы выглядывал кинкажу, сонно моргая.

– Эй… – начала Хэйли. Стоявший рядом Лай Вагал улыбнулся и потер лоб.

– Куда она ведет? – спросила Линетт, не оборачиваясь.

– В мою спальню, – ответил Лай, проскользнув между ними. – Хотите зайти?

«Нет», – подумала Хэйли.

– Конечно, – сказала Линетт.

Лай Вагал кивнул и открыл дверь. Они вошли следом, моргая, чтобы глаза приспособились к полумраку.

– Это моя святая святых, – сказал он, ухмыляясь, длинные волосы упали ему на лицо. – Вы единственные, кто здесь когда-либо был; правда, не считая меня. Бабушка туда заходить не станет.

На первый взгляд комната показалась просто темной, и Хэйли ждала, что он включит свет. Но спустя мгновение Хэйли поняла, что свет в ней горит. И поняла, почему девочки не нравятся его бабушке.

Вся комната была выкрашена черным – блестящей, будто черный мрамор, краской. Не слишком большая, явно не та, которой изначально было предназначено стать хозяйской спальней. Без окон. Восточный ковер на полу, вышитый лиловыми, синими и алыми цветами.

У стены стояла узкая кровать – такая маленькая, что она казалась детской, а на полу возле нее находилось нечто, похожее на высокую бронзовую лампу, из которой тянулись змеевидные трубки.

– Вау, – выдохнула Линетт. – Кальян.

– Что? – нервно переспросила Хэйли, но на нее не обратили внимания. Линетт обошла комнату, оглядела кальян, картины на стенах, книжный шкаф с томами в старинных кожаных переплетах. Лай Вагал с чем-то возился в углу. Спустя мгновение потолок вспыхнул огнями, крохотными белыми новогодними гирляндами, протянутыми из угла в угол и светящимися на потолке, будто звезды.

– Вот! – гордо сказал он. – Разве не прелесть?

Линетт подняла взгляд и засмеялась, а затем взялась за очень старую книгу с красной обложкой. Хэйли подошла ближе к ней. Прищурилась, чтобы разглядеть то, на что смотрела Линетт. Аляповато раскрашенная картина, в красных, синих и желтых цветах, немного выцветшая. Цвета будто сочились между строк, внизу картины была изображена раздавленная «золотая рыбка» белого цвета. На самой же картине был изображен кричащий маленький мальчик, в то время как длинноногий мужчина отрезает ему пальцы огромными ножницами.

– Фу! – сказала Хэйли, когда смогла закрыть рот, и тут же отошла. И оказалась у резной деревянной статуэтки тролля, ростом с ребенка. Его вырезанные в дереве глаза были выкрашены белым, у них не было ни зрачка, ни радужки.

– Боже, страшноватая эта спальня.

Лай Вагал насмешливо поглядел на нее.

– Так бабуля говорит.

Он показал на книгу в руках Линетт.

– Я коллекционирую старинные детские книжки. Это «Штрув-вельпетер». Немецкая. Переводится, как «Неряха Петер» [18] Она же «Степка-Растрепка» в русском переводе (прим. ред.). .

Линетт перевернула страницу.

– Нравятся мне эти картины и все остальное. Но не темновато ли здесь?

Линетт закрыла книгу и пошла в дальний конец коллнаты, туда, где Хэйли смотрела на большую картину.

– В том смысле, что здесь ни одного окна.

– Не знаю. Возможно, – пожав плечами, ответил Лай. – Мне так нравится.

Линетт стала рядом с Хэйли у картины. Огромное полотно, очень старое, в замысловатой позолоченной раме. По поверхности картины змеились тысячи мельчайших трещин. Хэйли подивилась тому, что картина до сих пор на куски не развалилась. В верхней части была закреплена лампа, которая ее подсвечивала, довольно сильно, на взгляд Хэйли. У нее ушло лишь мгновение на то, чтобы понять – она уже видела эту картину.