Андрей Сенников - Девять

В часах на тумбочке щёлкнуло.

Горохов уснул.

Яма слепо потянулась к нему, как любящая женщина: на месте? здесь, рядом?

Глаза под веками беспокойно задвигались…

Новогодняя ночь трещала от мороза. Смог висел в воздухе, смерзаясь в коричневатые хлопья. Оранжевый свет фонарей мохнатыми шарами окутывал верхушки столбов, словно лампы превратились в красных карликов и не отпускали свет от себя силой притяжения. Трамвай не ходил часов с девяти вечера, автобусы не глушили двигатели, редкие «частники» кутали решётки радиаторов или щеголяли разноцветными картонками. Охотников пускать петарды было мало, ёлка на центральной площади Кирчановска подмигивала гирляндами только башенным часам на здании областной администрации. Предпраздничная суета на улицах закончилась рано. Народ торопился домой, согреться с сорокаградусного морозца водочкой, закусывая упругим груздком, заодно и старый год проводить.

Гороховы встречали Новый год у соседей. Женщины строгали, чистили, жарили, варили и парили часов с трех. Катя растормошила Горохова и вовлекла в сложную ролевую игру, правила которой менялись, чуть ли не по ходу действия. Сюжет вкратце таков. Урфин Джюс, потерпевший фиаско, как огненный бог, отказавшийся служить подземным королям и Арахне, в тайне не оставил претензий на владение Волшебной страной и продолжал искать формулу таинственного порошка из волшебных растений. Он жил в пещере Гингемы и перепробовал почти все снадобья из кладовой колдуньи, все сушеные травы, все банки с жуками и червями. Волшебного порошка он не получил, но по неосторожности воскресил саму Гингему, и тут всё началось. Одержимая жаждой мести, Гингема вернула Элли в Волшебную страну и вновь сделала маленькой девочкой. Колдунья заколдовала Тилли-Вилли, и теперь железный великан охотился по всей стране за Страшилой, Железным дровосеком и Смелым Львом, вытаптывая поля жевунов, разрушая города мигунов. Марраны скрылись в горах, Подземные короли вывели на поверхность войска, патрулируя дорогу из жёлтого кирпича на драконах. Волшебство Виллины оказалось бессильно перед злобой, алчностью и властолюбием, поразившими обитателей Волшебной страны, как чума.

Элли и её друзьям вновь предстояло схватиться со злом, и нужно было спешить. В новогоднюю ночь, как только часы пробьют полночь, власть зла установится в волшебной стране на следующую тысячу лет, если… Если не разыскать золотые башмачки. Элли должна надеть их и загадать своё желание. Какое? Она ещё не знает…

Горохов и веселился и печалился, узнавая в характерах и ситуациях заметный налёт современных сказок для детей и взрослых, фильмов, игр (чего только стоил проклятый отряд летучих обезьян, одержимых страшной жаждой крови), но увлёкся очень, впервые за несколько месяцев позабыв о собственных проблемах.

— Пикапу-трикапу! — кричал Горохов, распаляясь и насылая жёлтый туман на пути Элли. Катя закусывала губу, чтобы не рассмеяться, нужно срочно придумывать ответный ход. Зато Люся хохотала от души и просила Великого и ужасного раздвинуть стол; расстелить скатерть; помочь в сервировке. В ответ Горохов выпячивал губу и хмурил брови, словно управдом Бунша в телевизоре, временно исполняющий обязанности царя, и сварливо ворчал, что Гудвин — шарлатан, жалкий выскочка, а он — Урфин II, действительный маг и волшебник, будущий повелитель Волшебной страны.

Игра завершилась без двадцати двенадцать, безусловной победой Элли и её друзей.

Сели за стол, к сожалению, без Игоря. В связи с рекордно низкой температурой, при прохождении пика электрических нагрузок, на предприятиях «Кирэнерго» организовано дополнительное дежурство начальников смен. Вахта Игоря оканчивалась в двенадцать, он обещал приехать ближе к часу ночи, а приехал Дед Мороз с его голосом, слегка приглушенным ватной бородой, которая тут же принялась отклеиваться.

— Папа! — закричала Катя, хлопая в ладоши, — Твоя борода!

Дед Мороз сконфузился, от него пахло шампанским и апельсинами, но подарки в мешке оказались самыми настоящими. Три книжки Булычёва о приключениях Алисы; коробочка «L’eau par Kenzo»; свёрток белой шерсти не больше ладони, оказавшийся пуховым, метр на метр, платком; кожаный бювар с тиснением «Dunhill» и две упругих, цветастых пачки, источающих смолистый духмяный аромат.

— Игорь!.. — только и сказал Горохов. Он никогда не курил трубку, он вообще редко курил, но прекрасно знал, что означают два белых пятнышка на чубуке и все эти щёточки, ёршики, щипчики…

— Вам определенно пойдёт, — сказал Игорь, улыбаясь.

Удивительная ночь! Очень домашняя, словно сошла из тех времён, когда телевизора ещё не существовало, а имелись печь в изразцах, круглый стол, венские стулья и лампа в абажуре с бахромой — керосиновая. Аромат вина, закусок, супница исходит аппетитным парком. Неспешно оплывают свечи, искры пламени подрагивают в изломах хрусталя, округлых боках ёлочных игрушек, морозных узорах на окне, и дальний родственник подрёмывает в кресле-качалке, укрыв ноги клетчатым пледом, а дети, шаля, пытаются подвесить на пышные кайзеровские усы картонных ангелочков и прыскают в маленькие ладошки, когда под ногами вдруг скрипнут планки паркета.

Катя уснула около двух, с раскрытой книжкой, прикорнув у Люси на коленях, и тихо посапывала. Игорь хотел унести девочку в её комнату, но Горохов попросил не делать этого: «Пусть с нами. Новый год, как-никак…» Говорили о разном, интересно. Инна пела под гитару, что-то своё. Для Горохова её творческая ипостась стала неожиданностью. И голос… Голос у Инны замечательный. Красивый и сильный, с обволакивающими модуляциями, которые не заметны в разговоре. Она владела им уверенно, настолько, что эта уверенность казалась интуитивным знанием, трансцендентным, исходящим свыше и смысл стиха проникал в сердце, минуя разум. Горохов смотрел на молодую женщину во все глаза: мятежная прядь волос волной взлетевшая над чистым лбом, тонкие брови, короткая чёрточка вертикальной морщинки исчезала и появлялась, словно песня была художником, намечавшим на лице исполнительницы едва заметный набросок настроения, чувства. Мягкие тени скользили по лицу, то очерчивая скулы, то прячась под прядями волос на висках, на мгновение задерживаясь у век. Огоньки свечей дрожали в глазах, словно зеркала сердца подёргивались рябью. Горохов едва дышал. Игорь улыбался, ему была очень приятна его реакция.

Ноты затихли, тишина провожала их долгим взглядом, затаив дыхание, не смея поглотить чистый звук окончательно. Никто не пошевелился. Потом Инна потянулась гибко, отставляя инструмент в сторону, выпрямилась, сцепив руки на коленях.

— Ну, вот, — сказала она ни к кому, собственно, не обращаясь, и вдруг рассмеялась озорно, заразительно.