Борис Левандовский - Донор для покойника

Затем в его ощущениях что-то изменилось.

Конец?

Или…

ТЫ переступил черту, Герман

ТЫ — ЗА НЕЙ

Герман внезапно понял, что боль куда-то исчезает. Через некоторое время он неожиданно осознал, что продолжает… жить…

Боль заменило некое онемение, что создавало ощущение подвешенности в НИГДЕ.

Наконец Герман открыл глаза и увидел, что до сих пор лежит на полу гостиной. Сквозь шторы в комнату уже проникали первые нерешительные лучи солнца.

Из кухни слышался звук воды, лилась в раковину; очевидно, с вечера кран остался незакрытым. В гостиной горела люстра. Все выглядело слишком обыденно: хозяева очень торопились на вечернее поезд и забыли закрыть краны и выключить свет.

Герман пошевелился — сжал ладонь в кулак. Это удалось на удивление легко. Насколько он мог судить, мышцы сокращались нормально. Одновременно он отметил, что полностью лишен чувства прикосновения.

Герман взялся рассматривать руку — она ​​имела странный, несколько гротескный вид: напоминала надутый резиновую перчатку и по размерам была вдвое больше. Кожа натянулась, как барабан, и покрылась расплывчатым узором красно-сине-лиловых пятен.

Невероятно: он оставался ЖИВЫМ!

Пытаясь убедиться в реальности происходящего, Герман, трудно вставая, сел. Боли не чувствовал, точнее, не чувствовал абсолютно ничего, словно его тело было накачанное новокаином.

Но тут что-то невыносимо кратко его череп. Герман захрипел, к горлу подкатил огромный клубок мучительной тошноты, что, казалось, поднималась из бездонных глубин его собственного тела.

Приступ напоминал тот, что схватил его в машине памятной ночи Похоронного Турне…

Через несколько секунд Герман снова пpoвaлился в черную пропасть…

Что-то надоедливыми жужжало у самого уха.

Герман открыл глаза. В комнате еще горел свет, за окном — тьма…

Сколько он был без сознания?..

Пятнадцать-двадцать больших мух с зелеными блестящими брюшками кружили над его головой, как крошечные бомбардировщики. Герман неуклюже махнул рукой, чтобы их отогнать. Однако мухи не собирались его покидать и продолжали роиться над головой, не решаясь сесть, словно что-то в нем и привлекало их, и пугало одновременно.

Подняться на ноги удалось легче, чем он ожидал Впрочем, Герман сразу чуть не растянулся судьбы, как человек, впервые встала на коньки. Он вовсе не чувствовал своего тела. Оно вроде бы превратилось в человекоподобного робота-андроида, что потерял управление.

А вообще, Герман чувствовал себя на удивление сносно. По крайней мере физически.

Он сделал два неуверенные шаги, словно учился ходить. Растерянный взгляд упал на часы. Была почти пять утра — он пролежал без сознания около двадцати часов!

Затем его глаза медленно скользнули телом… Зрелище было жутким.

Господи…

Но после секунды колебаний Герман снова взглянул на свою обнаженную плоть. Затем направился в ванную, где висело большое зеркало.

Увидев себя в зеркале, Герман громко застонал.

А потом его губы, как у надувного клоуна, растянулись в широченной улыбке.

Занятия в школе начинались в половине девятого, поэтому, когда Гера ровно в восемь стоял на пороге квартиры Алекса, времени было достаточно, чтобы средним темпом успеть к звонка на первый урок.

Двери открыл отец Алекса:

— А, это ты, Геро.

Тот поздоровался.

— Заходи. Саша уже почти собрался.

— Угу! — послышалось из туалета. — Уже… м почти!..

— Привет, — улыбнулся Гера. — Смотри, а не прилипнет!

Отец и мать Алекса, что вынесла в коридор рабочий портфель мужа, рассмеялись.

— Вот-вот, — улыбаясь, подтвердила она. — А оба опоздаете в школу.

— Скажи мне, Геро, — сказал отец Алекса, поправляя галстук перед зеркалом в коридоре и через него же пристально глядя на друга своего сына. — Скажи, только честно: вы часто с ним играете сигаретами?

Гера совсем не ожидал такого прямого вопроса и растерялся.

— А-а… — начал он и запнулся, чувствуя, что предательская краска уже заливает лицо. — В… Мы… Нет!

— Серьезно? — улыбнулся мужчина, продолжая смотреть на него через зеркало. Лицо матери Алекса мгновенно строгим. Она озабоченно вернулась к мужу:

— Толя, ну что ты такое говоришь?

Тот пожал плечами, затягивая узел галстука:

— Ну, видишь, сегодня трудно встретить пятнадцатилетнего парня, который ни разу не попытался бы…

— Да Да, конечно, папа! — выкрикнул Алекс из туалета. — По три пачки в день! Иногда даже по четыре! Герич, подпишись!

Отец невнятно хмыкнул, а мать облегченно вздохнула.

Он мягко обнял ее за талию одной рукой и, улыбаясь, подмигнул Гэри: «Но мы с тобой хорошо знаем, как оно есть. Правда, сынок? Женщины ничего в этом не понимают. И мне тоже когда-то было пятнадцать…»

Гера улыбнулся в ответ и покраснел еще больше.

— Папа! — заявил Алекс, исходя из туалета. — А ты знаешь, что средний курильщик за год выпускает на ветер велосипед, а за двадцать — легковой автомобиль?

— Хорошо, нам пора, — наконец сменил тему разговора отец Алекса. Он поцеловал жену и подтолкнул мальчишек к двери, — а то опоздаем и нам всем влетит от начальства. Кстати, я сегодня хочу пройтись пешком, так что нам по пути.

Мальчишки с кислыми минами переглянулись. Ни в какую школу они сегодня идти не собирались.

Отец Алекса, говоря, что сегодня трудно встретить парня-подростка, который ни разу не попытался бы вкус сигареты, был абсолютно прав и знал это.

Однако существовала еще одна истина, что осталась высказанной вслух утром. Потому что еще труднее было встретить двух пятнадцатилетних друзей, которые не собирались бы прогулять школьные занятия в самом начале учебного года, когда осень еще полностью не вступила в свои права, улицы по-летнему были залиты солнцем, а в воздухе витал аромат только завершенных каникул. Именно это отец Алекса прочитал в глазах ребят — собственного сына и его давнего друга. Поэтому идея сопроводить их до самой школы пришла ему в голову совсем не случайно.

Впрочем, впоследствии ему показалось, что тот специфический блеск в их глазах сменился смиренную готовность глотать таблетки знаний. Он сел в автобус, доверив двум оборванца (незаметно обменялись хитрыми победными улыбками) самостоятельное подбора в школу.

Когда Гера и Алекс пришли в условленное место, то есть к главному входу в центральный городской парк, называемый Стрыйским, их уже кое ждал — две девушки-сверстницы из соседней школы. Мальчишки познакомились с ними на выходных в этом же парке. Сходили на кофе, пошатались длинными тенистыми аллеями, разговаривая обо всем на свете, а когда пришло время расходиться, кто-то бросил идею вместе прогулять школьные занятия, например, в среду. Идея, разумеется, была принята на «ура».