Борис Левандовский - Донор для покойника

Лиза…

Какого черта надо снова этой прилипчивой суке?!

Герман догадывался. Он наблюдал за ней через глазок, рассчитывая, не дождавшись ответа, она пойдет.

— Герман, откройте, я вас волнуюсь, — сказала она достаточно громко. — Откройте, я знаю, что вы дома… — конечно, она не могла не услышать, как он задел стул…

Его охватило чувство беспомощности: «Если я ей не открою, она может…»

Словно подтверждая его мнению, Лиза сказала:

— Я знаю, что вам плохо. Вы тогда выглядели просто ужасно, я боюсь за вас.

Герман продолжал лихорадочно соображать.

— Геро, это глупо. Откройте!

Его рука потянулась к дверному замку.

— Откройте, я вызову… — она ​​не уточнила кого именно собирается вызвать, но Герман не сомневался, что угроза вполне может быть осуществлена.

Он взялся за ручку. Потому что если он не откроет… Довольно!

«Разве ты не обратил внимания, что уже позднее время? Подумай и не будь идиотом!..»

— Геро, по крайней мере, скажите мне, с вами все в порядке? — похоже, она же не собиралась отказываться от своих намерений.

Однако он продолжал молчать, едва сдерживая ярость. Если эта идиотка не угомонится, он будет вынужден…

— Герман, если вы сейчас же мне не откроете… — Лиза сделала паузу и продолжила уже более уверенно: — Я позвоню куда следует. Не заставляйте меня… — слова просачивались сквозь дверь тяжелыми упругими волнами, как приговор из зала суда.

Герман сжал крепче засов замка — черт с ней, если она так на этом настаивает!..

«И что дальше? Подумай хоть немного! Ты похож на резиновой монстра в натуральный рост, накачанного с помощью автомобильного насоса через дырку в том месте, где у человека находится анус. Когда она тебя увидит…»

— Геро, я прошу вас в последний раз!

А может, послать ее в дверь ко всем чертям или еще дальше, сказать…

— Все, я иду, — Герман увидел через глазок, как она отступила назад. — И вы…

Дверь квартиры открылась, рука крепко схватила Лизу, которая еще что-то говорила, и втянула в темный коридор. Двери с грохотом захлопнулась…

Все произошло настолько быстро, что женщина договорила уже в квартире Германа:

— … зываю!.. О-оо!..

Она удивленно крутила в темноте головой.

— Геро?.. Что случилось? Почему… Господи, что здесь за запах?!

Он больше не держал ее, но стоял прямо перед ней; ярость все сильнее накатывала на него мощными пьянящим волнами.

Герману казалось, что его позвоночник превратился в раскаленный стержень, покрытый толстой кожурой космически холодного льда.

Лиза нашла на стене выключатель и включила свет…

Увидев его, она открыла рот, чтобы закричать, но шок не оставил ей даже этой возможности — Лиза только уставилась на Германа. Ее лицо получило тот оттенок, который можно встретить только в стенах больничных кабинетов. Когда она начала медленно оседать на пол, домашний халат развернулся, обнажая груди — маленькие и вялые, как на картинах художников-абстракционистов. Затем рот Лизы поморщился изогнутой концами вниз линией, и она наконец выдавила:

— О Боже мой… Геро!?

Еще одно мгновение немого пораженного взгляда.

— Каким вы стали… Да вы просто жуткий урод! — она ​​даже хихикнула, а ее неестественно бледные щеки залились ярким румянцем, словно кто-то хлюпнул красной гуашью на лицо трупа.

Герман обалдел.

— ВЫ-Ы-РО-ДОК!!! — Лиза стала хохотать, катаясь по полу коридора. Она вдруг схватила Германа рукой за сучковатый предмет, когда-то был его членом. — А это ЧТО?! Разве это похоже на то, что я думала?! Это!.. — она ​​буквально захлебывалась собственной хохотом.

Герман на шаг отступил от Лизы, извивалась по полу.

И со всей силы ударил кулаком по искривленном в истерическом хохоте лице. Женщина отлетела к стене, треснувшись об нее затылком. Смех оборвался, но она все еще всхлипывала, глядя на Германа, и пускала окровавленным ртом с выбитыми зубами красную пену.

— Ублюдок… — прошептала она, осклабясь в уродливой улыбке; в распухших губ прилипли мелкие осколки зубов, искалеченные конечно казались глубокими озерками, наполненными болотной черной жидкостью.

Герман ударил ее снова, теперь ногой — председатель Лиза откинулась назад, второй раз треснувшись затылком в стену, и склонилась на плечо с навечно застывшей гримасой брезгливости на лице. По стене медленно стекали вниз куски мозга.

Он снова перевел взгляд на мертвое лицо.

«Ты же убил ее! Ты ее прикончил!..» — прокомментировал голос в его голове.

Ярость, охватившую Германа, уже отступала, как морская вода во время отлива, оставляя на голом берегу тусклые водоросли сомнений и суетливо пресмыкающихся крабов страха, что вернулись. Лиза продолжала смотреть ему в глаза с застывшей улыбкой.

«Не сомневайся, Герман, ты поступил правильно — она ​​сама нарвалась на неприятности… она не оставила тебе выбора…» — снова сказал голос, который был похож на его собственный.

«Герман!.. — о, этого он узнал сразу — приятель Независимый Эксперт, всегда говорит то, что хочешь услышать меньше всего. — Неужели ты не видишь, что превращаешься в чудовище? Ведь можно было хотя бы попробовать с ней поговорить… Да, она поступила… Но знаешь, что хуже? То, что ты заранее все решил, еще до того, как открыл ей дверь… ты собирался именно так решить эту проблему. Признайся, ты хотел убить ее. Разве нет?»

Ты можешь распинаться, сколько тебе угодно, дружище, — мысленно ответил Эксперту Герман, — но в этом — у меня свое мнение. Он рассматривал, как указательный палец Лизы скребет длинным наманикюренные ногтем по полу рядом с его ногой.

Еще до того, как Лиза вцепилась кровавыми останками передних зубов в его лодыжку, Герман окончательно убедился, что это все — просто сон…

В тот же миг все исчезло — коридор, мертвая Лиза. Вместо этого — пустая темнота. Герман понял, что теперь просто лежит с закрытыми глазами.

«Да, это был сон… Но… если бы дело коснулось реальных событий… Сон только смоделировал ситуацию, которая могла бы произойти. Ты должен признать, что он коснулся уже не только твоего тела… Герман, еще немного — и это будешь не ты ли…»

Благодаря тренировкам Герману действительно удалось достичь прогресса (хотя к прежней ловкости и координации, конечно, было очень далеко). Зато теперь он мог пройтись по квартире, ни разу не споткнувшись и не задев чего-либо. Кроме того, он научился ходить тихо, почти бесшумно, что сначала казалось уже совсем невозможно.

В конце того же дня, впервые с момента преступления границы, Герман решился оставить свой Приют.

Вечер двадцать второго сентября выдался ветреным и дождливым; серые облака сплошным фронтом затянули небо, словно грязное гигантское покрывало, натянутое над городом, — стемнело за считанные минуты.