Герберт Уэллс - Экзорцист. Лучшие мистические рассказы

– Да пропади оно пропадом, это поместье Фишеров! – сердито возразил он. – К чему мне заросшая голландская ферма с беленым домиком? Такое можно с тем же успехом найти и в Рохамптоне, а не на Капском полуострове.

Он поднялся на ноги и, обогнув костер, приблизился к краю уклона, где за колючим кустарником виднелась промоина между холмами. В сорока милях от нас, на три тысячи футов ниже, лежала равнина, и кусты на ней серебрились в свете луны.

– Поселюсь где-нибудь здесь, – проговорил наконец Лоусон.

Я присвистнул.

– Тогда готовьтесь раскошелиться, старина. Придется сделать все с самого начала – включая карту местности.

– Знаю, – отозвался он. – Это самое интересное. Да провались оно – почему мне нельзя потакать своим капризам? У меня огромное состояние, а завещать его некому. Ну, обоснуюсь я за сто миль от железнодорожной станции – и что? Проложу автомобильную дорогу, проведу телефон. Почти весь провиант стану выращивать сам, организую колонию, чтобы обеспечить рабочие места. Когда вы приедете ко мне погостить, у вас будут лучшие блюда и напитки на свете и такая охота, что просто слюнки потекут. В эти речки я запущу кумжу из Лохлевена – на высоте шесть тысяч футов все дозволено. Заведем и свору гончих, будем загонять кабанов в лесах, а если захочется крупной дичи, так она есть на равнинах Мангве у наших ног. Право слово, я построю такую усадьбу, о какой никто и мечтать не смел. Идешь-идешь нехожеными тропами – и вдруг перед тобой лужайки и розарии! – Лоусон опустился обратно в кресло и мечтательно улыбнулся, глядя в огонь.

– Но почему именно здесь? – недоумевал я. Мне нездоровилось, и красоты здешней природы меня не прельщали.

– Сам не знаю. Думаю, именно такую землю я и искал всю жизнь. Всю жизнь мечтал о доме на зеленом плато в приличном климате, а внизу чтобы был тропический лес. Понимаете, я люблю жару и яркие цвета, но при этом мне по душе и холмы, и зелень, и все, что напоминает о Шотландии. Подавайте мне помесь Тевиотдейла и Ориноко – и, Господом Богом клянусь, по-моему, это здесь!

Я с любопытством наблюдал за своим другом – как он говорит о своем новом увлечении, как оживленно звучит его голос, как сверкают глаза. Мне было очевидно, что в нем течет кровь двух рас – одна жаждала роскоши, другую манили безмятежные просторы севера. Лоусон пустился рассказывать, каким видит дом. Проект он закажет Адамсону, и здание должно словно вырастать из пейзажа, будто валун на склоне. Там будут не только воздушные веранды и прохладные залы, но и большие камины, чтобы греться зимой. Все будет очень простое, свежее – «чистое, как утро», по его выспреннему выражению, – но тут верх взяла другая мысль, и Лоусон заговорил о том, что перевезет сюда несколько полотен Тинторетто с Хилл-стрит.

– Видите ли, я хочу, чтобы дом у меня был цивилизованный. Никакой глупой роскоши, только лучшие картины, фарфор и книги… Всю мебель закажу по старым простым английским образцам из местных сортов древесины. Не хочу везти в новую страну подержанные деревяшки. Да, клянусь Юпитером, Тинторетто – отличная мысль, и еще вазы династии Мин, которые я купил… Думал их продать, но лучше привезу сюда.

Лоусон битый час рассказывал о своих планах, и чем дальше он говорил, тем подробней и богаче становилась его мечта, а когда настала пора ложиться спать, он набросал уже скорее не усадьбу, а дворец. Лоусона ни в коей мере нельзя было назвать любителем роскоши. Сейчас ему вполне хватало саквояжа фирмы «Вулзли», а воду для бритья он грел в жестяной кружке и не жаловался. Мне показалось очень странным, что человек с такими простыми привычками обладает столь развитым вкусом к дорогим безделушкам. Укладываясь, я сказал себе, что мать-саксонка из центральных графств не очень-то разбавила сильную восточную породу.

Наутро, когда мы собирались в путь, моросил дождь, и я взобрался в седло в скверном настроении. Похоже, у меня был легкий жар, и меня раздражала эта пышная, но холодная растительность на плоской равнине, где все ветра норовили пробрать тебя до костей. Лоусон, как всегда, был бодр и весел. Мы не охотились, а переезжали в другие охотничьи угодья, так что все утро спешили на север по краю плоскогорья.

К полудню развиднелось, и день превратился в пиршество чистого цвета. Ветер стих, сменившись тихим бризом, солнце заливало безбрежные зеленые просторы и венчало мокрый лес огненным венцом из самоцветов. Лоусон пустил коня легким галопом по заросшему папоротниками склону и только ахал, любуясь всем этим великолепием.

– Земля обетованная, – раз двадцать повторил он. – Я ее обрел!

Возьмите участок сассекских холмов, пустите по каждой лощине речку, добавьте рощицу-другую, а по краю, где в Англии обрывались бы к морю утесы, набросьте покрывало лесов, чтобы смягчить крутой склон, спускающийся на тысячи миль к голубым равнинам. Возьмите бриллиантовый воздух Горнерграта, буйство красок, которое видишь на побережье залива в Вест-Хайленде в конце сентября. Рассыпьте повсюду цветы из тех, что мы растим в теплицах, герани величиной с зонтики от солнца, цветы аронника размером с граммофон. Тогда вы получите представление о местах, где мы проезжали. Я начал понимать, что заурядными их все-таки не назовешь.

А перед самым закатом мы перевалили за гребень холма и нашли место еще лучше. Это была неглубокая узкая долина в полмили шириной, по дну которой бежал сине-зеленый поток, весь в порогах, как река Спин, и белоснежным каскадом обрушивался с края плато в сумеречный лес. С противоположной стороны плавный ступенчатый подъем вел к каменистому бугру, откуда открывалась величественная панорама равнин. По всей долине были разбросаны мелкие рощицы, там и сям в полукружье зелени серебрились низкие затопляемые участки берега, кучки грациозных высоких деревьев кивали с гребня холма. Это было до того приятное зрелище, что мы из чистого восхищения его совершенством остановились и несколько долгих минут молча смотрели.

А потом я сказал:

– Тот самый дом.

И Лоусон тихонько отозвался:

– Тот самый!

В багряных сумерках мы медленно спустились в долину. Обоз мы опережали на полчаса, так что у нас было время все осмотреть. Лоусон спешился и набрал с заливных лужаек большой букет. Все это время он напевал себе под нос – старинный французский мотив о Кадете Русселе и его trois maisons [17] Три дома (фр.). .

– Чья это земля? – спросил я.

– Скорее всего, моей компании. У нас здесь много миль земли. Но кто бы ни был владелец, ему придется продать мне участок. Здесь я раскину свои шатры, старина. Здесь и только здесь!

В самой середине долины, в излучине речки, был один лесок, который даже в полумраке бросился мне в глаза своей необычностью. Он состоял из высоких, стройных деревьев, будто из волшебной сказки, – такие в старину рисовали монахи в молитвенниках. Нет, эту мысль я сразу отринул. Не христианские это были деревья. И лесок был не просто лесок, а священная дубрава – из тех, где в лунном свете мелькала некогда тень Артемиды. Роща была совсем маленькая, всего сорок-пятьдесят ярдов в поперечнике, а в самой ее середине что-то темнело – хижина, подумалось мне в первый миг.