Михаил Гаёхо - Поднимаясь колёсами на гору Фудзи. Сборник рассказов

Лыков оглянулся по сторонам посмотреть на своих провожатых, и не увидел ничего на их месте. Была темнота справа и темнота слева, пустота – бесконечно чуждая, только для прикрытия использовавшая на краткое время человеческий облик и голос. Какая-то липкая, тянущая внутрь себя, сковывающая движения. И оттуда слышны были не голоса, а странные звуки – шип, треск, скрежет. С этим – Лыкову стало ясно – нужно было не спорить, не вступать в разговор, а бежать, не соприкасаться, доверяя первоначальному страху.

Но было поздно. Лыков уже падал вниз, в черный вертикальный тоннель, с криком на губах – как во сне том кошмарном, но напрасно надеясь проснуться.

У реки было два берега, левый и правый. Когда началось, люди правого берега стали красными, а люди левого берега – синими.

Кириак (Кирьяк) пришел из мест отдаленных и поселился на правом берегу. Он воткнул в землю палку, и она пустила ростки, а через соответствующее время зацвела и принесла плоды (смоквы). У Кириака с собой был целый мешок этих палок, и это был сад.

В этом саду Кирьяк пировал с друзьями – пил пиво – когда у забора остановился человек в полосатом зеленом халате и сказал: «Будет война».

У Кириака к тому времени было два друга или около того – Увар (Вар) и Яков (Якоб). А может быть, это были просто соседи. Кириак тут не видел особой разницы.

Плоды произрастания делятся на три категории: что растет под землей – это брюквы, над землей – клюквы и тыквы, и на дереве – смоквы. Кириак снимал по два урожая смокв за сезон, а тыквы и брюквы у него цвели круглый год. И вот, когда Кириак с товарищами отмечали день рождения большой тыквы (если под днем понимать утро разрезания пуповины) – пили пиво – проходящий мимо старик в зеленом халате, глядя через забор на урожайное изобилие, сказал: «Будет война, и день уже назначен».

«Кто этот человек в халате?» – спросил Кирьяк, но друзья не ответили, а Вар, помолчав, произнес: «У кого есть красный кафтан, – пусть наденет, – а если нет, пусть продаст что-нибудь из того, что имеет, и купит хотя бы жилетку».

«У меня есть штаны с красными лампасами», – сказал Кириак.

«Этого мало», – сказал Вар.

«Лампасы винтом в три оборота, – сказал Кириак, – и еще есть шапка с красным полуверхом».

«Нет, не пойдет», – мотнул головой Вар.

«Не пойдет», – наклонили головы Яков и Якоб, якобы подтверждая.

В назначенный день по улицам двигались красные колонны, кто-то пел, кто-то бил в барабан. Несли знамена и флаги. На другом берегу (на левом) – колонны были одеты в синее. Те, кто мог, трубили в длинные трубы.

Справа реки был обрыв, и слева – обрыв. Красные и синие встали друг против друга под своими знаменами, держа в руках смоквы и брюквы. Они бросали вниз со скалы спелые тыквы – мерялись урожаем. Иные из брошенных плыли по водам, а другие, упав на камни, лопались, брызгая горячим клюквенным соком.

Красные сбросили вниз раз за разом три большие тыквы, а синие – семь маленьких. Красные сбросили девять маленьких, а синие – пять больших. Тогда Якоб с Яковом выкатили самую якобы большую тыкву немереной ширины, и столкнули вниз, а синие со своей стороны тут же уронили другую – в три обхвата. Обе тыквы упали одновременно, с треском раскалываясь на части, и вода в реке стала красной для тех, кто жил ниже по течению. Кирьяк сидел у себя на крыльце, он слышал этот треск и другие звуки, и думал: «Это война».

Поперек реки было два моста – прямой и горбатый. По прямому мосту красные шли с правого берега на левый, а по горбатому синие шли с левого на правый. Растекались по улицам и дворам. Где видели пиво, там пили, где мясо – там ели. И делали все другое, что делают, когда война. Стало темнеть – зажгли факелы. Жгли костры из всего, что было.

У Вара во дворе сожгли диван, стол и четыре стула. А Яков с Якобом якобы сами подожгли свой дровяной сарай. На синем же берегу уже горел целый дом с башней в три этажа. Пламя металось, искры летели в небо.

Кириак сидел на крыльце. У него было двенадцать стволов – не дубовых, а огнестрельных – по числу месяцев года. Когда толпа стала ломиться через забор, он выстрелил из января, февраля и марта поверх синих голов, и люди остановились.

«Моя земля полита не пивом, а потом, – сказал Кириак, – а политое потом можно полить и кровью», – и он выстрелил разом из апреля и мая. Но апрель дал осечку, а у мая был фейерверк внутри, на который глядя люди хлопали в ладоши и радовались, а когда кончилось, полезли на забор с новой энергией.

Тогда Кирьяк, чтобы разом положить этому конец, со всей силы выстрелил из декабря, и один из нападавших упал с дыркой в голове. Толпа умолкла и остановилась уже окончательно. Тело подняли на руки и понесли, накрыв флагом. Тем временем сарай Якова (Якоба) на соседнем дворе догорел, и стало темно. Издали донесся печальный голос трубы. А у Кириака висящий на стене август сам собой выстрелил. Известно, что ружье один раз само стреляет.

Утром Кирьяк, Увар и Яков с Якобом пили пиво, сомневаясь о том, стоит ли что-нибудь праздновать. Пришел старик в зеленом халате и сел за стол.

«Оставь нас, гордый человек», – сказал он.

И Кириак ушел, неся с собою мешок с палками, и это был лес.

У Николая не гнулась нога.

Вообще ни в одном суставе.

Николай сидел в кресле на колесах в комнате с сиреневыми стенками. В этом кресле он мог кататься по полу.

А Петр сидел в комнате с решетками на окнах. И сидеть ему было два года. Или четыре.

Иногда Николай и Петр менялись местами. Николай на какое-то время становился Петром, а Петр – Николаем.

Став Николаем, Петр крутил у своего кресла колеса и катался по комнате от стенки к стенке.

А Николай, став Петром, несколько раз с удовольствием приседал, сгибая свою (не свою) ногу во всех суставах. Иногда он мог даже пройтись вприсядку по комнате.

Ставший Николаем Петр подкатывал в своем кресле к окну и смотрел из окна.

А ставший Петром Николай подходил к своему окну (зарешеченному) и смотрел тоже. За окном он видел дерево, улицу, дом из красного кирпича. В доме по углам были башенки и особой формы стрельчатые окна на третьем этаже, а на дереве сидела большая ворона.

То же дерево из своего окна видел и ставший Николаем Петр, но он видел его издалека и с другой стороны. Поэтому он не догадывался, что это то же самое дерево, которое он видит из своего собственного окна до того, как становится Николаем.

Дерево было большое. Ставший Петром Николай иногда думал, что это дуб. А иногда ему хотелось думать, что это клен или ясень.

А ставшему Николаем Петру было все равно, какое это дерево.

Из дома, который был из красного кирпича, иногда выходил высокий человек в черном пальто. Из двора выезжал мальчик на красном велосипеде. По улице пробегала лохматая собака. На подоконнике третьего этажа лежал рыжий кот.