Александр Варго - Прах [сборник]

Ведь, несмотря на уют и ламповость, «Чердак» был театром раздражающе тесным и скромным. Хоть и на удивление живучим. Секретом его (о чем Николя и сам немало размышлял) были одержимы боссы почти всех городских подмостков.

Но директор «Чердака» на каверзные вопросы лишь загадочно улыбался. И продолжал отважно ставить современную либеральную классику и лютую авангардщину, раз за разом собирая полный, хоть и небольшой, зал. И это имея на руках немногочисленную – всего 22 человека (пока 21, если вычесть больного Мальцева, но летом худрук наверняка найдет ему полноценную замену) – дружину актеров.

Разумеется, атмосфера тайны привела к тому, что Николя даже не попытался устоять перед искушением разведать больше. Что и дерзнул сделать воскресным вечером после спектакля, когда в обязательном порядке театральных традиций проставлялся новым коллегам горячительными микстурами. День был выбран сознательно, перед выходным, чтобы не сдерживать в возлияниях ни себя, ни окружающих, а к своему первому вторничному появлению на репетиции не только разведать хмельных сплетен для лучшего понимания коллектива, но и хотя бы отчасти (да пусть бы и показушно) сблизиться с труппой.

План провалился по двум причинам.

Первой оказалось скользкое нежелание «чердачников» раскрывать своих секретов новенькому. Даже после бутылки. И даже после второй.

Мужчины пожимали Коле руку, «добропожаловательствовали» через слово, а седовласые морщинистые примы даже хлопали по плечу и демонстрировали осведомленность о его прежних ролях. Женщины тоже казались доброжелательными и милыми, обсуждая Берестова с нарочито демонстративным интересом.

Но на любой каверзный вопрос каждый из них лишь улыбался и слово в слово повторял рецензии сайтов и газет, где говорилось о «невероятном сплочении труппы и режиссерском чутье». А еще об «удивительных декорациях, словно творящих само действо и помогающих актерам раскрыть душу любого спектакля».

Второй причиной оказался цыган, по непонятной самому Берестову причине вдруг испортивший ему настроение и даже изгнавший из головы приятный легкий хмель. Цыган, появившийся на пьянке вместе с подчиненными монтами и прочими цеховиками, которых Николя тоже великодушно позвал.

И как бы гладко ни прошел вечер, именно они подпортили первое (вовсе не безупречное) впечатление от «Чердака». Профессиональные секреты, знать которые чужакам не полагалось. И цыган…

Коля, признать честно, от конокрадской породы ждал чуть иного. Чего-то яркого, связанного с сочными картинками из советского кино. Но начальник монтировочного цеха оказался куда более прозаичен и блекл: ни пышной шевелюры пепельными каральками, ни золотого кольца в ухе, ни даже трубки. О национальных костюмах, понятное дело, тоже речи не шло – «чердаковский» цыган носил голубые джинсы и спортивную толстовку с капюшоном поверх полосатой рубахи.

От романтически-опасного образа, выдуманного Берестовым при первом упоминании старшего монта, у того оказалось меньше малого. Вспухший горбинкой перелома тяжелый нос, бельмо на правом глазу. Да огромно-уродливый золотой перстень-печатка с мерзостно клювастой химерой на барельефе. В остальном – тощий сутулый мужичок в возрасте первого российского инфаркта, каких по отечественным хрущевкам кузовок за часок собрать без усилий.

Уже после, ворочаясь в постели тягостным похмельным утром, Николя вспоминал, до чего нагло и по-хозяйски тот вошел в оккупированный зрительский буфет, где и была накрыта «поляна». Как один из молодых артистов услужливо бросился освобождать ему место. Как вызывающе и громко сутулый заработал позолоченными челюстями, перемалывая купленные Берестовым бутерброды; как барином развалился на стуле у окна и до чего вальяжно закурил самую вонючую сигарету в мире…

Берестова аж передернуло. Он привык, что так в театре вести себя может лишь Актер, истинный властитель подмостков и душ. Но чтобы монт, пусть даже старший? В каждом его движении чувствовалась спокойная хозяйственность и неуместная властность. И хоть бы кто из собратьев Николя по профессии вежливо одернул, подколол, дал знать свое место с легкостью, одним лишь театралам и доступной!

Тем вечером, вдыхая едкий дым дешевого табака, Коля хотел пошутить, что вынужден отлучиться, потому что забыл привязать коня. Но сидящие вокруг коллеги покосились на него с авансами осуждения, будто заведомо разгадали пошлую шутиху на языке новичка.

Белобрысый Артемка – молодой артист из числа тех, кого сам Берестов почитал второпланщиками, – тут же взялся наливать цыгану. Николя на это косился, хмурился, гнул губы и едва ли не фыркал, что не укрылось от Людмилы Сёминой – милой мышки, которой, по глубокому Колиному убеждению, больше подошла бы сцена поселкового ДК.

– Это Зурало Годявирович, – призраком возникнув за плечом Берестова, пояснила Людочка. Указала стаканчиком в угол и придвинулась на интимную дистанцию. – Но мы все чаще называем его просто дядя Зурало. Ах, какие же чудесные у него руки!

– Зав монтировочным цехом? – уточнил Коля, надеясь, что в голосе не просквозит презрения.

Людмила замялась. Так, будто была безнадежно влюблена в пожилого цыгана, чем невольно вызвала у Берестова щипок непрошеной тревоги.

– Можно и так сказать… Вы поймете, Николай, просто чуть позже, – наконец ответила девушка. – В его… круг обязанностей, так скажем, немало входит. Он и по реквизиту, и художник-декоратор, а иногда даже и помощником заведующего постановочной частью.

Говорила она негромко и все норовила прильнуть поближе, чтобы слова не тонули в общем гуле хаотичного актерского застолья.

– Но в любом деле он поистине кудесник! Настоящий проводник между нашей оскудевшей на чудеса многоэтажной материей и таинственным миром священного вдохновения, куда заказан вход простым смертным. А хотите, пойдем в карманы, я вам покажу его недавние работы?

Николя не хотел и с вежливой улыбкой отклонил предложение Люды. Теперь он видел точно – она была мила, тупа, бесперспективна и слаба на передок. Другое дело – прима Черногорова, эффектная, как взрыв петарды в коробке с конфетти. Тамара. Увядающая, но умело маскирующая это обольстительностью тигрицы и магнетизмом настоящей la femme fatale. С ней бы изучить склады декораций за сценой Коля сходил, и, возможно, даже дважды.

Дядя Зурало потягивал красное вино и искоса наблюдал за новеньким сквозь дымную вуаль. Время от времени отвлекался на чей-то вопрос, на который отвечал с едва ли не отеческим благословением, похлопывая собеседника по предплечью…

А уже через пару дней, в среду, Берестов понял, что его спонтанная неприязнь к цыгану возникла вовсе не на пустом месте – он просто тонко чуял, вот заведомо нос и кривил.