Александр Варго - Прах [сборник]

Клетку в руке раскачивало, как свихнувшийся маятник, и Илья с удивлением уставился на нее, словно видя впервые в жизни и пытаясь сообразить, как она вообще оказалась у него.

– Зачем тебе все это, бедная старуха? – пробормотал он, разглядывая скомканные клочья газет.

Клетка равномерно покачивалась, храня молчание.

«Это память… моей семьи».

«Талисман».

Илья неожиданно открыл для себя, что не двинется с места, пока не узнает, что там, внутри. Старуха что-то говорила про папье-маше. Он слабо себе представлял, что это такое, и мозг осторожно подсказывал мужчине, что, вероятно, это что-то связанное с игрушками из бумаги…

Труднов облизнул губы.

Невероятно, но в эту минуту он забыл обо всем – о том, что ранен, о том, что за ним ведется самая настоящая охота, о том, что он многое не помнил из своего прошлого, о том, что он совершенно не знает, кто и зачем его будет ждать у причала…

Чертова клетка.

Точнее, то, что внутри.

Вот что его интересовало.

Потому что ни один здравомыслящий человек не даст золотой перстень за то, чтобы отнести на маяк эту дурацкую хрень, набитую пожелтевшими газетами…

Он присел на корточки и, открыв дверцу, принялся вытаскивать наружу бумажные комья. Некоторые из них тут же унес ветер, и Илья, выругавшись, прижал коленом к земле оставшиеся клочья. Вскоре его пальцы нащупали что-то прохладно-округлое, и он вытащил странный предмет наружу.

– Че за фигня? – недоверчиво произнес он, разглядывая легкий, почти невесомый шар темно-синего цвета. Он был слегка зернистым на ощупь, как мелкий наждак, и размером едва превышал апельсин.

Илья легонько потряс бумажный шар. Внутри что-то тихо прошуршало.

Он понюхал его.

Все тот же запах чайных листьев, только на этот раз более отчетливый.

– Ерунда какая-то, – буркнул беглец.

Илье стоило громадных усилий не раскрошить этот синий шарик пальцами, чтобы увидеть его содержимое, и лишь какая-то неизъяснимая внутренняя сила в последнюю секунду остановила его.

«Я верю в тебя».

Он вздрогнул, вспомнив слова оборванной нищенки.

Илья поднялся на ноги. Сунул шар обратно в клетку, затем запихнул туда остатки газет, зафиксировав таким образом «талисман» старухи в неподвижном состоянии.

После этого он продолжил путь и вскоре вышел к берегу. Миновал остатки ремонтного причала, равнодушно глядя на проржавевшие до черноты сваи, которые торчали из воды гнилыми клыками. Где-то вдали бесновались чайки, визгливо-раздраженно перекрикивая друг друга.

– Сейчас, – прошептал он. – Я скоро вернусь сюда. Только заброшу эту х. вину на маяк. Свои слова надо уметь держать.

Илья прищурился, замедлив шаг.

Несмотря на темнеющее небо, он видел, как впереди исполинской свечой высилась старая маячная вышка.

– Между небом и землей… Член летит, совсем нагой, – пробормотал он. – Крайней плотью он прикрылся.

Илья кашлянул.

– Это чтоб не простудился.

Обернулся, глядя на унылые обломки свай. А что, если лодка придет сейчас? Будет ли она ждать?!

«Ты обещал», – прошелестел внутренний голос, и его передернуло.

Да.

Наталья дала за работу золотой перстень, который стоит явно не три рубля. Другой вопрос, сможет ли он его продать, но сейчас Илью это не заботило. Достаточно того, что перед его глазами до сих пор маячило горестное лицо несчастной старухи, которая ему доверилась.

«Ты груб… ты зверь… но ты не больной зверь».

Он глубоко вздохнул и пошел дальше.

«Положу этот шарик на самый верх – и сразу обратно», – решил беглый зэк.

Под подошвами ботинок хрустела сухая галька, небо продолжало темнеть. До маяка оставалось не более двухсот метров, как неожиданно откуда-то слева метнулись блеклые тени, и перед замершим мужчиной оказалось четыре собаки. Тощие бока подрагивали, верхние губы животных были задраны, в сверкающих глазах плескалась слепая злоба.

– Пошли на хер! – приказал Илья нарочито громко. Он сделал вид, что собирается что-то бросить в собак, но те продолжали рычать, медленно двигаясь на него.

Илья наклонился, взяв в руки крупный голыш.

– Что, не страшно?! – заорал он, швырнув его в ближайшую псину. Камень попал в переднюю лапу собаки, и она взвизгнула, попятившись назад. Остальные дворняги зашлись в оглушительном лае, и теперь уже Илья начал медленно отступать назад.

– Офигенный конец – сдохнуть в зубах помоечных псов, – пробурчал он. Взглянул на клетку, покачивающуюся в руке, и лицо его приняло жесткое выражение.

На хрен.

НА ХРЕН.

Он был полным идиотом, согласившись на сделку с безумной старухой.

– В задницу, – тихо произнес Илья, ставя клетку на гальку. – Я пас.

Собаки, как по команде, умолкли. Хрипло дыша, они не сводили с мужчины глаз, в вечерне-стылой пелене напоминающих угольки, рассыпанные в кострище.

– Я ухожу, – вслух объявил Труднов. – Слышите, гребаные тузики? Попробуете меня преследовать, вырву вам кишки.

Он продолжал осторожно пятиться назад, и собаки с неохотой умолкли, словно принимая условия человека.

Когда расстояние между ним и псами стало относительно безопасным, Илья повернулся и быстрым шагом зашагал к причалу.

«Дебил. Не нужно было вообще идти туда», – промелькнула у него мысль.

Собаки не пытались его преследовать, они просто стояли и смотрели ему вслед. Оказавшись у причала, Илья вновь обернулся, и его взору предстали бесформенные тени, едва различимые во тьме. Он моргнул, и собаки, будто получив негласную команду, неторопливо потрусили прочь.

Труднов сел напротив свай, высившихся из черной воды.

– Никто не приедет за мной, – неожиданно проскрипел Илья. – Это… это все бред. Я останусь тут. С этими вонючими псами на берегу.

Его напугали собственные слова, и по спине беглеца будто стальным гребнем прошел могильный озноб.

Конечно.

Чушь собачья. Тот псих, перестрелявший конвой и сам схлопотавший пулю в живот, просто бредил.

Кому нужен Илья? Какая, на хрен, лодка в этой глуши?! Кроме вшивых собак и чаек, тут никого нет!!

Здесь все давно умерло. И никто за ним не приедет.

Эта мысль повергла его в пучину бездонного отчаяния.

– Сколько сейчас времени? – прошептал он, вглядываясь в безбрежно-зыбкую поволоку моря. – Уже наверняка девять. Откуда тут лодка, е… вашу мать? Нет тут ничего. Нет. Нет, НЕТ, НЕТ!!!

Он провел пальцами по шершавым камням, холодным и безжизненным, как сама вечность, и оцепенело уставился на лениво плещущиеся волны.

«Этой ночью будет сильный туман», – вспомнил он слова Натальи.

– Откуда ты знаешь, баба Наташа? – спросил он полусонным голосом в вечернюю прохладу. Развернул обрывок полотенца, сунув в рот кусок лепешки. Он был колючим, сухим и жестким, больно царапал небо, но другой пищи не было, а есть, признаться, хотелось очень сильно.