Тим Пауэрс - Три дня до небытия

– Никому больше не звоните. Повторяю: не звоните! Сидите смирно и через полчаса перезвоните мне.

Дафна подергала отца за рукав.

– Обязательно скажи им… – шепнула она.

– Секундочку, – Маррити прикрыл трубку ладонью и спросил: – Что, Даф?

– Пусть покормят кошек!

Кивнув, Маррити убрал ладонь с микрофона.

– Вы слушаете?

– Да.

– Мы будем с вами сотрудничать, но при одном условии. Э… жест вашей доброй воли с вашей стороны.

– Что за условие?

– Пусть ваши люди завезут ко мне на кухню двадцатифутовый мешок кошачьего корма «Пурина». Положат плашмя, как подушку, и срежут верхнюю сторону. Бумага плотная, в ящике справа от раковины лежат ножи. Вода у них и так есть, они пьют из унитаза.

– За вашим домом наверняка наблюдает противник.

– Потому-то я и обращаюсь к профи, а не к соседям.

В трубке засмеялись.

– Справедливо. Будет исполнено. Жду звонка через тридцать минут.

Лепидопт выключил портативный телефон и спрятал громоздкий аппарат в чехол. Повертелся в пассажирском кресле, оглядываясь кругом: они ехали по Фейрфаксу, чуть южнее Голливудского бульвара.

– Эрни, – обратился он к Боззарису, – поезжай прямо сейчас к дому Лизерль – Бэтсфорд-стрит, 204, в Пасадене, выбирайся на 101-ю, двигайся на юг, потом свернешь на Пасаденское шоссе – оно практически упирается в ее дом.

Боззарис мысленно прикинул самый короткий маршрут к 101-й и быстро свернул на бульвар Санта-Моника.

– А когда доберемся, – продолжал Лепидопт, – пойдешь в сарай на заднем дворе и найдешь на полу золотую свастику. Или под полом, какой он там ни есть, надеюсь, что не бетонный. Сфотографируешь свастику, поищешь там электропроводку или аппаратуру, тоже сфотографируешь, а потом все это заберешь оттуда. Мы хотим собрать все заново в мотеле «Вигвам». Та команда заполучила старого Маррити из двадцать первого века. Он остался с ними добровольно – возможно, не станет сразу выкладывать им все про машину в сарае у старухи, пока не заключит сделку, не получит каких-то гарантий, но они могут сократить переговоры. Так что поторапливайся.

– Старик знает о том, что хранится в сарае?

– Как иначе он попал бы сюда из будущего?

– А! Тебя где-то высадить?

– Нет, я подожду в машине за домом. Никто из той команды меня раньше не видел. Если объявятся, пока ты работаешь, думаю, мы их убьем.

Портативный телефон снова загудел, и Лепидопт решил, что Маррити вспомнил еще какое-то дело вроде кормления кошек, но в трубке прозвучал голос старика.

– Что? – сказал этот скрипучий старческий голос.

У Лепидопта похолодело в груди – ему показалось, что он узнал его. Как просто, подумалось ему, заставить телефон зазвонить. Всего-то – запустить по кругу электроны, восстановить цепь, которая была активирована секунду назад.

– Э-э… – хрипло отозвался Лепидопт. – Сэм?..

Краем глаза он поймал острый взгляд Боззариса.

– Не знаю, что это, – произнес голос Сэма Глатцера, – но оно в цементном вигваме. И еще в пикапе. Оно.

– Что – оно, Сэм?

С запозданием вспомнив, что бесполезно задавать духам вопросы, прежде чем они дадут ответы, Лепидопт досадливо оскалился.

Его прошиб пот. До этого ему всего раз довелось беседовать с призраком – во время обучения в Тель-Авиве в 1968 году, в трейлере, когда рядом был инструктор и другие студенты, – да и призрака этого он не знал.

На линии послышался еще один призрачный голос – более молодой и, видимо, пьяный:

– Два дня я сидел рядом со своим телом, глядя на дыры в моей груди.

Выглянув из окна автомобиля, Лепидопт отметил, что они проезжают мимо серых каменных стен Голливудского кладбища.

– Не здесь, – проговорил Сэм, – но место похоже на это.

– Ясно, – беспомощно отозвался Лепидопт.

– Я ходил к своему деду, – произнес другой голос и, помедлив, добавил: – Узнать, кто я такой и откуда.

Лепидопт скрипнул зубами. Вторгающийся голос, несомненно, тоже принадлежал призраку, так что просить его замолчать было бессмысленно.

– И оно в домике Швейцарской семьи Робинзонов на дереве в Диснейленде, – продолжал голос Глатцера, – Если так можно выразиться.

– Хорошо, – сказал Лепидопт.

Что это такое, Сэм? – повторил он про себя, перебирая в памяти все, сказанное Сэмом до сих пор.

– И в Китайском театре, – говорил Сэм. – Во многих местах.

– Но матери у меня на самом деле нет, – перебил второй голос. – Только дети.

– Ты ведь знаешь, что такое конденсатор? – спросил Глатцер. – Погрузить руку во влажный цемент – это больше похоже на конденсатор.

– Моя мать их спрячет, – сказал второй призрак. – Постарается спрятать. Здесь каждый живет в безопасности.

– То, что я принял за надгробие, – сказал Глатцер.

Лепидопт вздохнул и утер лоб.

– Расскажи мне об этом, Сэм, – попросил он, расчищая путь для всего того, что дух старика уже рассказал. Потому что он уже все услышал.

– Они будут искать моих детей, – жалобно проныл второй голос.

– Орен, – сказал Глатцер, – слушай…

Орен Лепидопт прижал трубку к уху, но оба призрака теперь молчали.

Лепидопт догадывался, что слово «Слушай» – последнее, что он услышал от Сэма Глатцера.

Он отключил телефон и обернулся к Боззарису.

– Сэм Глатцер звонил. Его дух. Сказал, что мы должны забрать и плиту с отпечатками ног Чарли Чаплина. Судя по всему, это часть машины, и находится она, видимо, тоже в сарае. Он сказал, что это конденсатор, – Лепидопт принялся набирать номер. – Нам нужны несколько саяним и грузовик.

Боззарис, вскинув брови, только кивал и следил за сигнальными огнями машин впереди.

– Как тебе показался Сэм?

Лепидопт хрипло рассмеялся.

– В норме. Отдохнувший.

Тело Дениса Раскасса было распростерто на одном из задних сидений припаркованного автобуса. Он дышал открытым ртом и похрапывал. Рану на голове ему смазали неоспорином и перевязали, но в сознание он не приходил, а везти его в больницу никто не собирался. Молодой Хинч сидел впереди, в кресле водителя, и вертел в руках кубик Рубика с буквами еврейского алфавита на каждом квадратике.

А вот внимание Раскасса перенеслось за несколько миль отсюда, в Эхо-парк. Он уже давно утратил телесную привычку смотреть из двух расположенных рядом точек, словно пользуясь своими родными глазами, и перед ним открывалась безграничная перспектива: солнце вспыхивало на поверхности озера, разбегаясь в стороны миллионами огненных бликов, и в то же время озеро лежало тихой нефритовой гладью, ничего не отражая; он мог со всех сторон рассмотреть каждое из окружавших озеро деревьев и подводную часть каждого цветка лотоса у западного берега. Ничто ему ничего не «загораживало».

Но сосредоточиться на одной из взятых напрокат лодок не получалось.