Дэвид Баркли - Эсхил

Ада отошла в сторону, её лицо покраснело. Платье, выбранное на этот вечер, ей не шло и она постоянно испытывала неловкость по этому поводу.

— Даже не знаю, что сказать. Где ты был?

Макс выпрямился и накинул на плечи жене своё пальто.

— Ты мне доверяешь?

— Что случилось?

— Ты мне доверяешь? — переспросил он.

— Ну, разумеется.

— Тогда идем со мной.

— Но… сейчас?

Он кивнул:

— Немедленно.

Макс повернулся к остальным.

— Просим прощения.

Когда они уходили, одна из подруг Ады бросила им вслед:

— Если собираетесь заниматься тем, о чем я подумала, то не стоит! Вы уже немолоды!

Макс сквозь толпу вел жену на открытое пространство. Обогнув снующий повсюду персонал, он направился к боковой двери. Через неё, как он знал, можно было выйти тихо и незаметно.

— Макс! Ты куда? Ты, что не останешься на банкет?

Он прибавил шагу.

— Да стой, ты, мать твою! — крикнула она, вырываясь из его хватки. — Я и шагу больше не ступлю, пока ты не расскажешь, в чем дело.

Макс остановился и посмотрел на неё в замешательстве. Впервые за все годы их совместной жизни она употребляла в его присутствии такие выражения. Но этим вечером, многое уже случилось впервые в его жизни. Он подумал, что они прожили, в общем-то, тихую и спокойную жизнь. Несмотря на его частые отлучки, вот уже 40 лет, они обедали, танцевали и ходили на рынок неподалеку от своего скромного жилища. По субботам он покупал ей туфли и шарфы. А сейчас его не покидало гнетущее чувство, что всему этому конец. Когда его друг попросил об одолжении, Макс и понятия не имел, к чему это приведет.

— Они знают о Доминике, Ада.

— Что?

— Не знаю, откуда, но они в курсе. Они узнали о нем и выследили нас здесь, где никто нам не поможет. Нужно убираться.

— Но, как?

— Я встретил кое-кого, кому можно доверять, — сказал он. Затем добавил: — А ты должна доверять мне.

Она ещё какое-то время сомневалась, затем побежала следом за ним. Они вбежали в служебное помещение. Из бетонных стен повсюду торчали трубы и распределительные ящики. Когда они пробежали мимо одетого в рабочий костюм мужчины, тот прокричал им вслед что-то на шведском. Вскоре они оказались около грузовых ворот и выбежали на улицу.

— Макс! — крикнула Ада. — Макс, мне больно!

Он опустил взгляд и заметил, что его тонкие пальцы, сжимавшие её руку, побелели от напряжения. Он посмотрел вперед и заметил их — троих мужчин в плащах на парковке. Их главный был толстым лысым человеком с уродливым лицом.

Макс повернул за угол и быстро зашагал по рыночной улице. Вокруг не было ни души. Когда Макс прошел мимо деревянных предупреждающих знаков на станцию метро, никто его не остановил.

Его жена поскользнулась и он поймал её.

— Сними туфли. Боже мой, надо было додуматься сделать это раньше, — он ненавидел себя за эти слова, но произнести их нужно было. Надо было продолжать бежать, причем быстро. Когда он снова посмотрел на неё, босую и испуганную, он с ужасом заметил слезы в её глазах. Он осторожно смахнул с её щеки слезу и поцеловал.

— Не время, любимая.

68 лет.

68 лет тихой размеренной жизни рухнули от одного единственного решения. Он всматривался в темноту, держа Аду рядом с собой, и постепенно приходил к выводу, что решение это было неверным.

Помещение, в котором они оказались, было покрыто мраком. Только вдалеке мерцали огоньки железнодорожных путей. Станцию закрыли всего несколько дней назад, но из-за темноты и холода, казалось, что она пустует уже несколько столетий. Рабочие оставили металлическое ограждение открытым и Макс вместе с женой вошел на станцию. Повсюду были разбросаны инструменты. Ада вскрикнула, упав ему на руки, когда они спускались к путям.

Позади он заметил вспышки света. Кто-то быстро говорил по-немецки. Преследователей ещё не было видно, но слышно уже было вполне отчетливо. Как и они отчетливо услышали вскрик Ады.

Вскоре Макс нашел то, что искал — вход в технический тоннель, над которым мерцала бледная лампочка. Замок на двери был взломан, а сама дверь слегка приоткрыта. Макс немного успокоился. Кем бы ни был, этот Мэтью, но лжецом он точно не являлся. Они прошли внутрь и Макс закрыл за собой дверь. Перед ними оказалась узкая лестница, на вершине которой многообещающе проглядывало серое звездное небо.

«Меня зовут Айзек, — подумал он. — Человека наверху зовут Абрахам. Я скажу ему, что меня зовут Айзек».

— Что? — спросила Ада.

Макс понял, что бормочет вслух.

— Ничего! Идем! Быстрее!

Он повернул голову и услышал глухой щлёпающий звук.

Шлёп. Шлёп. Шлёп.

Что-то скатилось вниз по ступеням и остановилось у его ног. Макс отскочил в сторону, сердце бешено колотилось. Это «что-то» оказалось телом человека. Или, когда-то было человеком. Макс заметил, что на голове не хватало куска черепа. Если бы Макс посмотрел внимательнее, то разглядел бы в левом глазу входное отверстие от пули, но, к счастью, он этого не сделал.

Ноги не желали слушаться. Позади него с открытым ртом замерла Ада, будто это была не она, а фотоснимок.

Оцепенение не прошло даже тогда, когда позади них дверь открылась. Оно не прошло и, когда на вершине лестницы появилась фигура и начала спускаться к ним. В конце концов, Макс смог выдавить из себя:

— Меня зовут Айзек.

Мужчина ударил его в лицо легкой тростью и Макс покатился вниз, мимо немцев, прямо туда, где лежал труп.

— Это был номер один, — с немецким акцентом произнес неизвестный, указывая на труп. — А это будет номер два, — он указал на Аду. — Всё ясно?

Макс кивнул, в глазах всё двоилось.

— А сейчас ты мне расскажешь всё о Доминике Камински и о том, куда он направляется.

— Хорошо, — произнес старик. — Я расскажу.

Ответы на вопросы выходили из него с трудом и желчью, словно рвота. Он говорил и это было последнее, о чем он говорил в своей жизни.

Фэйрфакс, Вирджиния. Наши дни.

Старик, наконец, умер.

Кейт смотрела на надгробие и думала о том, как бы её отец рассердился, если бы узнал, что оно стоило государству целых 13 тысяч долларов. От этих мыслей она горько улыбнулась. «Никогда не трать ни цента, не будучи уверенной, что он к тебе вернется, тыковка, — постоянно повторял отец. — А то будешь жить, как мать — по уши в долгах и кредитных картах». После этого он обычно улыбался и теребил её волосы, даже тогда, когда она стала выше его на целый дюйм, а мать давно уже умерла. Таким был её отец, полным добродушного упорства, когда считал, что знает, как лучше. Наверное, все отцы такие.

Эти воспоминания вызвали у неё улыбку. Вспоминать об этом было гораздо лучше, чем вспоминать о том, каким он был последние двенадцать часов своей жизни. Он лежал на больничной кушетке, окруженный бесчисленными проводами и трубками, в то время как, две дюжины кретинов околачивались рядом и пытались поймать его последние слова.