Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

Казалось бы, шансы выжить для этих двоих людей совершенно, абсолютно различны. В случае первого они практически равны нулю, а вот для второго — пятьдесят на пятьдесят. Тут уже начинает играть роль боевой опыт, подготовка, выносливость, сообразительность, умение быстро принимать верные решения, наконец, удача. При схождении хотя бы части этих факторов и доли везения, на этот раз солдат останется жив…

Но жизнь не арифмометр. И вот хирург, на свой страх и риск оперировавший больного практически без надежды на успех и вопреки упрёкам коллег, ратовавших за то, чтобы он дал покой умирающему, вытаскивает — таки его с того света. Долгие месяцы нещадящей терапии, повторная операция, химия, реабилитация — и о, чудо! Смирившимуся с неизбежным сообщают, что он ещё поживёт. Какая буря чувств разорвётся в душе этого человека при этом известии?!

А вот опытный солдат, выживший уже в пятнадцатой атаке, получивший пулевое ранение в плечо, замер на дымящейся траве. Глядя на проплывающие в небе облака — совсем как Болконский — он благодарит Бога, что дешево отделался и ждёт санитаров. Атака закончена, враг разгромлен и отброшен. Что теперь? Госпиталь, подлечат — рана-то пустяковая, откормят. Пока лечат, глядишь, и война закончится. Останется только вспоминать… Санитары, укол, перевязка, санитарный автомобиль, санбат, скоротечная операция, укол, снова перевязка, койка. Надо потерпеть, а куда деваться. Главное — не на передовой! Утро следующего дня, губы сухие, как сено, хочется пить, что мочи нет. Голова разламывается на куски. Несколько минут с момента пробуждения — и накатывает жар. Круги в глазах. Сестрёнка, воды!!! Подходит невыспавшийся хирург с серым, землистым лицом. Фонарик в глаза, заглядывает под веки, слушает стетоскопом, замеряет пульс. Лида!!! Этого — вперевязочную. Отдирают присохшую повязку. Господи, ну можно без энтузиазма же!!! Плохо дело. Лида, а противостолбнячную ставила?! Не помню, Реваз Ахметович, дурдом вчера был! Срочно поставь и двадцать кубиков антибиотика широкого спектра! От лампы голова сейчас трестнет! Укол. И он проваливается в сон… А вечером старый уставший хирург накинет простыню ему на голову. Проведя по лицу рукой, словно это поможет скинуть наваждение, плюхнется на стул, вспоминая, что сделано не так, почему сильный, достаточно молодой мужик вдруг, вот так, умер…

Жизнь — не арифмометр. Её вариантов — не просчитать, не угадать, не подстелить соломки. Чудны дела Твои, Господи! И жизнь, и смерть, и сроки — всё в Твоих руках, и кому что, тот получит от тебя во время своё. На каждого из нас у Господа свои планы и великий грех пытаться выведать их. А ещё больший — препятствовать им, идя на поводу своего несовершенного, часто вредоносного разума.

Есть в сердце вера в благой Божий промысел или нет, но так или иначе, смерти боится каждый. Кто-то живёт с этим страхом в душе, будучи вполне молодым и здоровым, и тем самым каждый день умирает. Кто-то не задумывается о смерти, играя с ней в прятки, но лишь до того момента, пока она громко и отчётливо не постучит в его двери. Кто-то помнит о ней, страшась, и через то управляет свою жизнь в одежды благопристойности, богоугодничества и служения людям. Кто-то встречается с ней каждый день и не воспринимает уже её как нечто особое, а она даёт ему хлеб насущный. Но иной раз, смотря в её очередное неприглядное рыло, цепенеет и молит кого-то там, в кого верует, чтобы тот не торопил его момент. Есть и самоубийцы, но их разум уже отнят Господом, ибо, желая наказать кого-то по-взрослому, Бог отнимает разум. И кто знает, какие мысли проносятся в их головах за секунды до того, как костлявая сожмёт своей дланью их горло?!

Страшился смерти и архимандрит батюшка Зосима. Не столько самого таинственного момента умирания, куда больше он боялся умереть и не сделать. Действительно, каков смысл перед Богом и людьми всего сего начинания, бессонных ночей, голодного и опасного пути, надежд всех тех, кто собирал их в дальний путь и бдел, молясь за удачный исход сего предприятия? Воистину, искушение. Господь забрал у людей мир и жизнь, к которым они так привыкли, но дал взамен здоровье и, вероятно, долголетие. Сидеть бы за благостными монастырскими стенами под сенью куполов и радеть за души спасенных, так нет же! Часы брата Глеба тикают и подходит момент явить себя на поле, полном летящих стрел. Сие заповедано задолго. Если не они — кто тогда?! И выйдут, нельзя не выйти. Но что надо сделать? За что, за какое достижение можно принять такую лютую смерть, в лапах непостижимых, злобных, кровожадных тварей — восставших мертвых?! Книга молчит, она вообще скупа на конкретику. Додумывай сам, раз взялся. Да взялся ли?! Разве можно так назвать всю историю с этой книгой и обстоятельствах, при которых она попала в руки не кому-то иному, а ему, отцу Зосиме?! Ничего лишнего не творит Господь и никому не взвалит он на плечи крест, который тот не сможет до конца нести.

Не умереть страшно, он стар, он пожил, потрудился во славу Господа и на благо людям. Слава Богу! Страшно умереть, не донеся своего креста. Так что откладывать?! Пора поднимать его на плечи, а Господь, свет его, управит!

— Ну что, ребятушки мои?! Боязно? И мне боязно. Вставайте-ка. Помолимся вместе. На святое дело идём, такой молитвы Господь не оставит! — помолившись коленопреклоненно, опираясь на посох, поднялся с пола отец Зосима.

Брр, вроде бы и потеплело на улице, но уж лучше бы, как вчера — снег. Но вместо него — дождь, и достаточно сильный. Стоит выйти — и вмиг промокнешь, не важно, сколько слоёв тёплой одежды там у тебя, под тулупом. В каждую щёлочку зальёт, а обувь? Вмиг промокнет… Дворники семь лет назад закончились, некому убирать снег. А за зиму теперь какие сугробы насыпает! И вот теперь, на глазах, всё это превращается в мерзкую липкую субстанцию. Весна началась! Весну встречайте!

На такое дело, как у них, с голыми-то руками не пойдёшь. Лучше сразу распустить ремень, да на шею. Так хотя бы окружающим вреда не нанесёшь в похабном посмертии, каждого теперь ожидающем. Но и выбор не велик: автомат Глеба, со смешным боезапасом, скорее для самоуспокоения, нежели действенное оружие. Собственно, вот и всё.

Чем поможет автомат против мертвецов? Оно конечно, если ты забрался на охотничью вышку в поле, убрал лестницу, а на полу — полный цинк маслят, то пали в белый свет, пока не закончатся. Да и очередями стрелять — бессмысленно. Но у них — всего два рожка. Всего два — шестьдесят патронов. Всего, не больше, не меньше. То есть, никакого права на промах. Правда, в активе ещё два ножа, но ведь с ними ещё управляться надо иметь, так? Откуда взяться подобному опыту у монастырских монахов? И брат Глеб, осознавая всё это, покачал головой.