Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

— Эти, эти. — кивнул Политыч. — Заебали уже, прости Господи. Кажный месяц по твари, почитай — а то и по две.

— У нас тоже были. — поделился с ним лейтенант. — Но мы их всех израсходовали.

— Не говори «гоп», братуха. — хлопнул его по плечу Иван. — Никто реально не представляет себе как и откуда берутся эти твари. Сегодня нет, а завтра — встречайте. Так что не торопись с суждениями.

— Ну, вам, наверное, виднее. Вы — вон какие по всей этой ерунде подкованные. Ну ничего: наши парни переберутся — всем этим тварям тогда тут мрачный цугундер устроим…

— Ладно, хватит тут в словах упражнятся. Богдану вон за своими чуваками смотреть надо и собираться. Давайте, полезайте на броню, домой уже хочется. С тобой, Богдан, на отправке ещё увидимся — я подскочу. А так, если какие вопросы — вон Волкова дёргай или Валеру Паратова. Понял?

— Понял! До встречи, мужики.

Попрощались с Сергачом, проводив его пока тот не затерялся среди селян, весьма радующихся происходящему на площади. Сева тоже откланялся, закинув на спину рюкзак, поплёлся домой. Надо бы его поближе переселить как-то, на Вельшино… Да домов пустых на деревне не осталось, вот если только к Политычу? Старик последнее время на два дома живёт — на Вельшине да в Перелогах. Нашёл себе бабёнку, говорят, вот и мечется… Хотя, в его-то годах! Да пёс его знает: сам молчит, не вскрывается, а дела такие, что иные старики за старое взялись. Здоровье-то теперь, слава Богу, позволяет. Седина в бороду — бес в ребро. А чёрт, лучше этот род не поминать. Вообще, никогда, никак и ни при каких обстоятельствах. А то — не ровён час…

— Ты, Степан Политыч, как? На Вельшине — или опять в Перелоги намылился? — прищурившись спросил его Фёдор.

— А ты с какой целью интересуешься? — прищурившись в ответ, переспросил старик. — Говорил же, и опять скажу: эта тема — без комментариев!

— Да ладно тебе, что заводишься?! Не хочешь — не комментируй. Я о другом, Политыч: может Севу к себе примешь?

— Вот те на. — замер старик на полушаге. — А к себе что не зовёшь?

— Нууу… — не найдя, что ответить ему с ходу, протянул Срамнов.

— Хер гну. — рубанул Политыч. — Такой вот ты весь, Федя. Хрен с ним, пущай селится. Только ты не забудь поперву его самого спросить. — и, нахохлившись, старик направился к мосту, а за ним и Илья.

— Э, вы куда, мужчины? — не поняв произошедшего, крикнул им Федя.

— Так у нас свой транспорт, дядь Федь, смотри! — обернулся Илья.

Забравшись внутрь и заняв место рядом с Иваном, Фёдор значительно посмотрел на друга.

— Чего-нибудь понял, Вань?

— Не-а. Одно могу сказать — ерунда какая-то с ним последнее время. — заводя машину, ответил ему Калина. — А вообще — вот что думаю. Обижается старик, что не взяли его с собой мы. Да и в целом — разделения команды эти не к добру. Это в американских фильмах только принято — в самый ответственный момент разделяться. А у нас… Прекращать надо эту практику, Федул. У нас вся сила в том, что мы вместе всегда были. Вон, глянь, что по бригадам делается. Один другого не знает. А лесные — сила была! Главное теперь — чтобы не вышла…

— Ммм, считаешь? — глянул на него Федя.

— Уверен. — отрезал Ваня, трогая бронетранспортёр с места.

— Будем тогда менять эту ерунду. — задумавшись, сказал Фёдор. — А ну-ка, брат, рули-ка ты ы сторону школы сперва.

— Куда? — не понял Калина.

— К Маше для начала заедем!

Три дня пролетели как один. Незаметно пролетело. И все эти дни Срамнов порхал, словно крылья отросли, хотя были и веские обстоятельства скорбеть. И надо было скорбеть, но Фёдор словно забыл об этом.

К кричащей и бьющей через край радости и горькой печали одновременно навестили они с Ванькой Машу три дня назад. Ведь всё время, проведённое в Центре, у Звиада, Срамнов провёл словно с паяльником в заднице — на самом важном моменте отрубилась девка, успев растравить душу. Услышал такое — и гадай, что имелось ввиду, а ведь могло быть что угодно — от совсем хорошего и до неприемлемо плохого. Умело маскируя свои переживания, Фёдор не показывал виду, но в душе его творился хаос. И ведь не изменишь ничего, не ускоришь никак долгожданное разрешение, останься он даже на Селе, а не отправься в Центр. Да и тему эту он хорошо изучил: ничего поганее, чем ждать в бездействии, в принципе нет. Иван, и тот не переставал удивляться стальной выдержке своего друга: как это взять и начать что-то делать, когда ключевой вопрос жизни подвешен в воздухе?! Вот, в этом весь Фёдор, сколько он его знал, считай, со школы — тихой сапой, незаметно для окружающих, гнуть своё, а потом р-раз — и в дамки. Сам-то Иван — полная противоположность, слова за душой не утаит, даже там, где, казалось бы, надо промолчать, привык правду-матку рубить, отчего и страдал всегда. Ведь правда-то у каждого своя, а если начать чисто по-философски в этом вопросе разбираться, то выяснится, что абсолютной правды нет и в природе. И что их вместе свело, таких разных, в сущности, людей? Тут-то есть домысел: детская дружба, она глубоко не копает. Но при этом — самая крепкая, хотя бывает и по-другому. Всякое бывает, не медицина — чётких рецептов судьба не выписывает. Сами давайте, как получается. Но это всё теория, а за годы дружбы, человека можно узнать, как облупленного. Если дружба эта — не просто слово такое, а настоящая она, а не такая, какая среди людей бывает — по статусу или выгоде. Про Федю с Ваней гадать бессмысленно, они и в это, худое время не разлей вода, а что там люди подумают, да как гадать будут — несущественно.

Но, слава Богу, Федины мучения разрешились чудесным образом. Явившись с порога к Маше, друзья нашли её очухавшейся, и, хотя вставала девка пока с трудом, говорить могла. Акимовна, уперевшись в грудь Фёдору обеими своими старушачьими ручонками, завыла и запричитала, явив твёрдое намерение посетителей в хату к своей кровиночке не пускать. Так и двигал её Срамнов с порога до самой двери. Кричала бабка так, словно ненаши явились белым днём, а не Федя с Ваней, и друзья уж было сдали. Поднимет сейчас волну — соседи сбегутся, молва пойдёт. А ругалась Акимовна так, как и не догадывались об этом её навыке. А навык безусловно был, хотя на службе старушка — одуванчик, в белом платочке, благолепная вся из себя, в первом ряду перед амвоном место обычно занимала. Глянешь на неё в храме — тепло на сердце проливается: вот они какие, наши бабушки православные! Основа общины! А тут?! Хоть святых выноси… Но не тот случай: Акимовна — бабка упорная, да Срамнов — ещё более упёртый. Надо ему — и черти не остановят, а тут не то, что надо — тут и слова-то такого нет, чтобы описать в красках эту неотложную ниважнейшую срамновскую необходимость. Иван это знал, а Акимовна — не знала, и быть бы скандальному обстоянию, но разрешилось всё опять-таки по-доброму — похожая на призрак, отворила дверь Маша и встала в проёме, опираясь о косяк.