Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

А вот звёзды, скажем. Вот он лежит и смотрит, а может где-то там, сейчас и Алька смотрит на них? И видит тоже, что и он, те же созвездия, ту же Луну — вон она, зараза, крадётся по горизонту. Мешает, тварь, светом своим ворованым, тоже мне, солнце мёртвых… Что, если смотрит? А вообще, Алька вот. Вон сколько лет прошло, да и есть ли ей дело до Фёдора? Может, уже отплакала своё, списала, забыла? Ну нет, забыла — это вряд ли, конечно. Да и Маша говорила… Но мужика могла завести, природа, что тут скажешь. Алька — она такая, да и он хорош. Ходил ведь, гнида… Да что ж теперь? Даже если и так, что — оттолкнуть? Да нет! А мама как?! Она ж ведь старенькая! И что, что старенькая: Бармалевна вон вообще древняя по сравнению с ней, а как бегает!

В общем, в угнетённой алкоголем голове Фёдора Срамнова был полный сумбур. С ним он и заснул.

А пробуждение выдалось тяжёлым, что и неудивительно. Лучше уж вовсе не пить, чем пить редко, но помногу. Может, болезни теперь людей и перестали угнетать, только вот к похмелью это уж никак не относится. Оно каким было, таким и осталось: вязкое, тошное, обидное. Это известно, почитай, каждому, кто меру пития свою превышал: пока алкоголь на столе и дым столбом — и море по колено, вон мы какие, сам чёрт нам не брат. А с утра уже другое в голове — ну как так-то?! Зачем?! Зачем вчера так обожрался-то?! Вот и Фёдор с подобными мыслями глаза открыл. Утро. Но утро недоброе. Встал кое-как, доплёлся до колодца, умылся и долго глотал ледяную воду мелкими глотками. Напившись, тут же и присел, на скамью для вёдер. Тошно; а не хватало ещё чтобы кто из деревенских в таком вот виде застал. Мало того, что вчера устроили из хаты сквот, орали на всю деревню, так ещё и соседей напоили в хлам, а те домой в негожем виде явились, а там бабы. Скандалы в семьях, помилуй Господи, железобетонно вчера по деревне прошли, грех один. На том дело не закончится, ждите гостей — с криком, матом и упрёками. А там и до Бати дойдёт, и тогда держись! Не, надо в дом, да закрыться пока в конец не попустит. Выспаться лечь, всё одно: с таким здоровьем дел не наделаешь. Этих вон всех по домам разогнать, пусть плетутся себе, у него тут не ночлежка. Проспались с опою, ночь прочь, и то добро: ни гбырь не пожрал, ни иное что худое не случилось. Пора и восвояси. А ещё разгребать срач после застолья — и в хате, и на огороде, о, Господи… Прошёл в дом, затворив за собою, постоял у полога, где храпел Звиад. Счастливый человек — он не участвовал. Это надо же, как мужика разморило. Но и неплохо, с другой стороны: проспится — человеком встанет. Пусть себе спит…

А в доме словно Мамай прошёл. Обозрев всю картину, Срамнова аж передёрнуло. Срач, лютый срач в доме. И дух такой, что наизнанку выворачивает. Разбудил своих незадачливых гостей-собутыльников: Баева, Парата, Семчука. Мол, всё, мужчины — новогодняя ночь хоть и удалась, но — закончилась, давайте-ка валите себе с миром. В лица товарищей смотреть и вовсе противно, не лица — личины какие-то. Мятые, серые, глаза мутные. У Паратова вон крошки в бороде застряли, противные такие. Охая и извиняясь за причинённые неудобства, товарищи убрались восвояси, а у Фёдора на душе мерзко — нехорошо вышло как-то, вроде как проститутку с утра из квартиры выставляешь; и стыдно, и вроде как от проблемы избавляешься. Куда такое сравнение годится? И действительно впору сильно задуматься — ведь не зря батюшка так обличает этот грех, винопитие. Затворив калитку, дёрнулся было закурить, да не стал — мало головной боли похмельной, так с дыма ещё больше развезёт. Умылся под умывальником ещё раз, постелил себе на диване, с которого согнал недовольного похмельного Баева, разделся и отрубился в миг.

Разбудил его Илья, и, судя по яркости света из окон, день перевалил уже на вторую половину.

— Дядь Федь, просыпайся! Слышь, дядь Федь! Степан Макарыч кличет тебя!

— Который час, Илюх? — натирая кулаками глаза, спросил парня Срамнов.

— Да уж четвёртый!

— Ваня где? Звиад проснулся? — собравшись, спросил Фёдор.

— Ваня баню топить уплёлся с Севкой, а дядя Звиад в огороде.

— Что он там делает? — удивился Срамнов. — Ну-ка, Илюх, воды набери мне поди. Не, постой. Скажи мне: убрался в доме кто?

И вправду, в доме ничто не напоминало уже о последствиях вчерашней ночи. Всё чистенько, аккуратненько и на своих местах. Окошко над диваном приоткрыто и ветерок покачивает занавеску. Дух попойки безвозвратно покинул дом Фёдора.

— Так дядя Звиад и убирался, а я помогал. Ваня, тот еле встал после вчерашнего.

— Ну вы молодцы тогда, чё. Воды дай, да иди старосте скажи, что явлюсь сейчас. Только соберусь вот…

Макар Степаныч явился с претензией, как и следовало ожидать, ещё с утра деревенские бабы прожужжали старосте все уши. А общественное устроение на деревне — как раз его обязанность, за нею следить он и поставлен. Следовательно, угнетать нарушителей деревенского спокойствия ему и идти, как бы хорошо к Срамнову он не относился. Вот и стоит от того туча тучей, дилемма у него: не хочется, а надо. Бабы — ещё те стервы, с живого не слезут.

— Здорово, Макар Степаныч! — протянул руку старосте Срамнов. — С чем пожаловал?

— А то сам не знаешь… Чего вчера ночью-то учудили, что спозаранку вся деревня стонет?

— Это кто стонет-то, Степаныч?! Чё-то вчера стонущих не встречал, все здоровы были. Правда, если с бодуна — то оно понятно… — попытался перевести тему в шутку Федя.

— А смешного я тут не вижу. — колко зыркнул старик. — Нечему радоваться. Бабы как с цепи сорвались, лютуют. Если не пресечёшь, говорят, к самому батюшке пойдём. Мол, мужики влёжку лежат…

— Это они отвыкли, деда Макар. Забыли напрочь прошлые времена, когда мужей своих трезвыми и не видели. Что, неправ я? К хорошему быстро привыкаешь, и кажется, что так всегда было и так будет.

— Мне-то не объясняй. — отмахнулся старик. — Мне-то чего? Мне ничего. Худо, конечно, что не позвали, а так-то я…

— Это ты меня прости, деда Макар. — хлопнул себя по ногам Фёдор. — Чё ж это я? Да и это… Спонтанно как-то всё получилось. Мы с Паратом говорили сидели, потом Баев явился, ну, сели за стол, потом ещё люди подошли. И, как-то само собой…

— Да ладно, Федь. Ну что ты оправдываешься? Я-то — ничего… Бабы всё…

— Да и хрен тогда с ними, скандальными. А, Макар Степаныч? — подмигнул старику Срамнов.

— Да и хрен с ними, Федя! — махнул старик. — Мне наказали тебя распечь и упредить, я распёк, упредил. Так ведь?

— Так.

— Тады, больше тебя не задерживаю. — протянул Срамнову руку старик. — А ещё вопрос: кто это у тебя в огороде бродит? С усами такой.

— А. Пошли, познакомлю тебя с капитаном Гамишвили…

— Вот оно чё! — округлил глаза Колычев. — И что: он тоже с вами? Вчера, это?

— Вот как раз Звиад не участвовал. Худо было ему, оттого и Баев явился, понимаешь? — объяснил Срамнов.