Pferd im Mantel - Очищение молитвой [Неоконченное]

Отец Паисий окликнул Фёдора, когда тот уже дошёл до дороги. Увидев настоятеля, спешащего к нему, стуча своим посохом, в мешающем быстрой ходьбе подряснике, Срамнов развернулся.

— Постой-ка, Феденька! Уж и не думал, что догоню тебя! — выдохнув, улыбнулся старик. — Не сильно торопишься?

— Я теперь вроде безработного, куда мне торопиться?! — с улыбкой ответил Федя.

— Ну, «безработный»! Не торопись ещё. Пошли, пройдёмся тогда? — взял под руку Федю отец Паисий. — Поговорим?

— Поговорим, батюшка…

Соврешенно неожиданно старец повёл Фёдора не к храмам, куда он полагал, направится настоятель, а по дороге, на край села. Смеркалось, скоро наступит час, когда вся эта потусторонняя мерзость становится наиболее активной, и Федя забеспокоился.

— Не дёргайся, далеко не пойдём. — ткнул его в спину отец Паисий. — Ну что, сынок, решился ты наконец?

— На что, батюшка?

— Ну как на что? Крест свой взять понести.

— Да какой тут крест… Многие думают, что это бегство.

— Пусть себе думают. Глупые: куда бежать-то? От себя не убежишь.

— Не одобряете, батюшка?

— Почему так решил?! Разве у тебя выбор был?

— Да какой выбор! Все эти годы вставал и ложился с одной мыслью… Понимал, что надо что-то предпринимать — а что?! А тут Маша…

— Понимаю. Сам бы также решил.

— Правда что ли?!

— А как иначе?! Я-то знаю, как ты себя за то, что вышло с семьёй твоей, коришь.

Фёдор закурил, задумавшись. Они стояли посередине дороги, уводящей из села в сторону Бежецкого шоссе и небо темнело на глазах.

— Хотел поделиться, отче, информацией с вами, да не знал как. — выдохнув дым в сторону от старика, наконец сказал Фёдор.

— Ну, говори.

— Маши это касается. Не знаю уж, что вы скажете, но у нас со Степан Политычем понимание следующее: Маша — она не совсем как бы Маша была…

— Думаешь, америку мне открыл? — вдруг перебил его отец Паисий. — Давно знаю об этом, да молчу. Ждал, когда кто-нибудь ещё додумается. Сам дошёл, помог кто?

— Разобрался во всём Политыч, често скажу. Это всё он. Я-то тут что… Вопрос в другом: как понимать это всё следует?

— Как понимать? — переспросил, оглаживая бороду старец. — Да так и понимать, как отец Александр Политычу твоему объяснил. Думаешь, не знает Церковь об этом обо всём. Знает. И ещё до того знала, как Беда пришла. Да кто будет слушать только? Пока всё хорошо, скажут: мракобесы. Пальцем у виска покрутят. Материальный мир — он же понятный, а тут что? И я знал, скажу тебе. Мы с отцом Александром скоро во всём разобрались, присматриваясь к ней. А отчего молчали, спросишь? А зачем это людям?! И без того забот хватает. Кроме того, людям нужны герои в тяжёлое время.

— Прямо как я сказал повторяете!

— Значит, и ты это понимаешь…

Но ведь не по душам поговорить повёл его старый настоятель, и не абы куда, а сюда, прочь из села, на эту дорогу? Фёдор чувствовал некоторую неопределённость. Ему казалось, что он сказал уже или может сказать что-то не то, не так, и разговор с батюшкой так и не состоится. Что нужно старику от него, после сегодняшнего Совета? Отрезанный ломоть, что, напутствовать его повёл? Да рано вроде бы. Что хотел сказать ему отче, о чём поговорить? Возможно, предостеречь от чего?

— Не мучайся. — прервал его размышления старик. — Не поучать, не бранить тебя не стану, хоть и надо бы — за вчерашнее.

— Тогда что?

— Не первый раз снится мне сон один, Федя. И повторяется снова…

Хотя ничего такого жуткого батюшка и не сказал, на голове Фёдора отчего-то начали подниматься дыбом волосы.

— Сон? — сглотнув, переспросил он.

— Сон. Снится мне старый друг мой один. Ты же знаешь, не один год провёл я в Печёрах, как пришёл туда в войну… Был там друг у меня, тоже монах, крепко мы с ним дружили. Потом я на службу пошёл, а он остался. Писали, конечно, другу другу. А потом…. Да не суть. Вот теперь снится он мне, Федя. Почитай, каждую ночь снится…

Странный какой-то отец Паисий, подумал Срамнов. Что, правда решил с ним сны обсуждать? Почему тогда с ним? Кто он такой, Фёдор-то? Местный толкователь?! Да и вообще как-то странно обсуждать священнику такое скользкое понятие, как сны.

— Спросишь, почему это я вдруг с тобой поделиться решил?

— Спрошу.

— Ну тогда дослушай, может и поймёшь.

— Тогда рассказывайте, батюшка. Не знаю только, чем я могу быть полезен в этом деле?

— Я помню его ещё вполне молодым мужчиной, а в моём сне он сед, как лунь, и стар, как я. Я вижу его где-то в еле освещённой комнате, и понимаю — во сне понимаю — что это где-то глубоко под землёй. Почему так — я не знаю. Знаю только, что это он, Зосимушка. И он тянет ко мне руки, а в руках — старая книга, и когда я вижу её, меня охватывает трепет, и я просыпаюсь в поту и больше не засыпаю. Такой ужас меня охватывает, что на амвон с утра выходить страшно…

— Вам — страшно? Никогда не подумал бы.

— Страшно, Федя, жутко страшно. Я же, хоть и рясу ношу, а всё ж — тоже человек живой. Или не знал?

— Для меня вы, батюшка, человек особый.

— Да ладно тебе, кому льстишь?! Но дело-то не в этом, думаешь страхами своими делиться тебя позвал? Слушай меня, сынок, да ноги крепко поставь: не всё Ивану твоему Маша тогда сказала, кое-что утаила.

Фёдора как пробрало на этих словах. Сердце забилось так, словно собиралось из груди выскочить, разрывая грудь, и рухнуть вниз, на расстрескавшийся асфальт. К горлу подступил комок, и Федя непроизвольно сглотнул. Отец Паисий понимал, что паузы тут неуместны, поэтому вывалил всё на Фёдора быстро и скопом:

— Когда вы у военных в Центре были, ко мне она пришла. Ночью, босая, трясётся вся. Один я в храме был. Словно время она такое выбирала. И рассказала мне тогда, что видела она, а уж потом я понял, что рассказанное тогда мне и Ивану — не совсем одно и тоже. Ты не дрожи, касаемо семьи твоей ты знаешь всё верно. И про войну ты слышал, и про вашу связь со Звиадом. Но было ещё то, чего ты знаешь.

— Да не тяните вы, батюшка!!!

— Прости, привык я так — пространно излагать. — взял под руку Фёдора старик. — Теперь и ты поймёшь природу моего страха… Где-то глубоко под землёй есть бункер. Такой, из которых в былые времена следили военные за своими спутниками. — поднял глаза в тёмное небо отец Паисий. — Раньше их было много, а теперь один этот остался, единственный. В этом бункере их трое: искалеченный офицер с ужасным лицом, старец — монах и его келейник. Пришли они зимой, как и было предречено неким Евлогием.

— Кто это?

— Я не знаю. Тот старый монах — и есть мой Зосимушка…

Фёдор истово перекрестился. Вот дела!

— Страшно? — прищурился отец Зосима.

— До дрожи. Дальше рассказывайте!

— Военным крайне нужно в него попасть, и придут они к нему осенью. Но сделать это непросто: по какой-то причине вокруг столько мертвых, что страх. И с ними — много таких, как у нас в леднике лежит, с хоботом. Военные прибудут издалека, и будут стараться проникнуть внутрь. Командовать будет женщина…