Юлия Набокова - Трепет черных крыльев (сборник) [дополн. изд.]

— Что думать? Ты сам сказал: «Иди на вокзал». Забыл? Сам сказал, а теперь заднюю включаешь. Ты сам говорил, там много народу, разные люди, типажи. Вот ты глянь на его лицо. Раз у него рожа такая, это же неспроста.

— Ох, Коля, Коля… ну, не знаю. Дай еще посмотреть. — Журналист берет камеру, заглядывает в глазок.

Ночь. Вокзальный туалет. Темно. Из-за темноты никого не видно. Слышно, что кто-то спит. Слышно, что кто-то проснулся.

Два мужских голоса:

— Кто здесь?

— Никто.

Молчание.

— Ну и вали отсюда, никто.

— Я здесь живу. И работаю.

— Здесь?

Слышно, как кто-то ерзает.

— А где это я?

— В туалете.

— В каком еще туалете?

— В моем. На вокзале.

— В твоем?! Че, твой туалет, в натуре?

— Да.

— А что я тут делаю?

— Ты спал в кабинке.

— Так что, ты меня прогоняешь?

— Хочешь, оставайся. Мне все равно.

— Ладно. Все равно идти некуда.

Кто-то глубоко вздыхает:

— А здесь не воняет.

— Потому что туалет платный.

— Не обязательно. Бывает, платные еще и не так воняют.

— Не знаю. У меня всегда чисто.

— Тут так темно. Специально, что ли, лампочки выкрутил?

— Я люблю темноту.

— Я даже себя не вижу. Закрываю глаза, открываю — одинаково. Как во сне.

Звуки швабры и льющейся воды.

— Когда спишь, кажется, что все хорошо.

— Когда я спал, было плохо.

— Плохо стало, когда ты проснулся.

— Лучше б и не просыпался.

— А ты и не засыпал. Ты пустое место.

— Я пустое место?

— Ты ничтожный кусок говна.

Кто-то засмеялся:

— Знаешь, а мне полегчало…

— Что ни делается — все к лучшему.

— Чушь собачья.

— Почему?

— Если я сдохну, меня никто не вспомнит. Разве это хорошо?

— Не так уж и плохо.

— Может, все-таки зажжешь свет?

— Нет. Я люблю темноту. Если грязно, то кажется, что чисто.

— Правильно. Не зажигай. А то глаза болят.

— У тебя их больше нет.

— Что?

— Глаз. У тебя их больше нет. Вот и болят.

Короткое молчание. Вздох и стон.

— Тебе плохо?

— Да.

— Совсем плохо?

— Да.

— Будет хуже.

Почти шепотом:

— Знаю.

Звуки мокрой тряпки, елозящей по полу.

— Я убью тебя?

Молчание.

— Да.

— Вот и хорошо.

Журналист берет камеру, смотрит в глазок.

— Что он делает?

— Где?

Оператор берет камеру, смотрит в глазок:

— А, это… бомжа убивает.

— Что?!

— Бомжа.

— Это по-настоящему?

— Да.

— Он убил его?!

— Ну ты же видел.

— Господи… и ты это снял?

— Ну да. Больше некому.

— Зачем?!

— Ты сам велел все снимать.

— Зачем он его убил?!

— Сейчас узнаем.

Оператор нажал на кнопку перемотки.

— Смотри.

— Ты что, записал с ним синхрон?

— Ну да. Мне тоже было интересно.

Из камеры послышался приглушенный мужской голос, но неразборчиво.

— Ни фига себе…

— Видел бы ты того беднягу.

— Видел. Господи, ужас какой.

Журналист достает из бумажника деньги, протягивает оператору:

— Здесь двести.

— Угу.

Оператор, улыбаясь, прячет деньги, достает кассету из камеры и отдает журналисту.

— Как его зовут?

— Кого? Убийцу?

— Да.

— Не знаю. Спрошу в следующий раз.

— Ладно. Сами что-нибудь придумаем.

— Ага.

— Ну давай. Будь здоров.

Оператор с камерой на плече:

— Давай. Если что подвернется, звони.

Оператор уходит. Журналист остается один. Его недопитый кофе больше не дымит.

Ночь. Вокзальный туалет. Темно. Голоса двух ментов.

— Кто знал, что его в натуре замочат? Тот же крендель… как его? Он же не знал, что его снимают. Странно, что он ничего не знал. Коля сказал, все под контролем. Я-то думал, он в курсе. Знает весь расклад. А оказывается, Коля его незаметно снимал. Это чисто для нас такая фишка про кино была. Получается, этот и не играл вовсе. Не играл, потому что не знал ничего.

— Что делать теперь?

Первый передразнивает:

— Что делать?! Бери за ноги, а я спереди возьму. Труп по-любому спрятать надо. Нет трупа, нет дела. Ты же мент, что тебе объяснять?

— Мы же не убивали.

— Какая разница? Спрятать все равно надо или оттащить куда-нибудь подальше. Найдут труп здесь, сразу к нам вопросы.

— А где спрячем?

— Есть одно место. На путя положим. Типа несчастный случай. Или в коллектор скинем. Лучше в коллектор. Надо только пронести незаметно.

— Этот амбал мог бы и помочь. Делов наделал, а нам разгребать.

— Тише ты, дурак. Ну его на хрен. Сами справимся. Не хочу с ним связываться лишний раз.

— Так что? Ему ничего не будет? Так и будет шариться как ни в чем не бывало? Он же человека убил.

— Пусть живет пока. Мы его еще закроем.

Второй, плаксивым голосом:

— Я же не знал ничего… если б я знал… я же думал, все понарошку, как в кино.

— Не ной. Ты сам видел, как все было… странно… слишком все просто. Сами же привели его сюда, бомжа этого.

— Кино… кино… ни хрена себе кино… обосраться… Я теперь даже мультики смотреть не смогу.

— Нажраться бы.

— Точно.

Минутная тишина.

— Ну, ладно. Давай, бери за ноги. Времени мало.

Слышно, как тащат что-то тяжелое. Звуки отдаляются и затихают.

Товарищ ясновидящий понравился Зайцеву.

Понравился сразу и всем. Вздыбленными патлами, словно над черепом их подняла работа мысли. Чуть выпуклыми внимательными глазами. Потрепанным, но когда-то хорошим, дорогим костюмом, сшитым на заказ. Правда, чужим: узкоплечее тело не совпадало с костюмом ни в углах, ни в прямых линиях, а тощие ноги бултыхались в штанинах, подшитых по росту. Костюм был там и сям присыпан пеплом. Курил ясновидящий много.

Зайцев разогнал дым рукой.

— Извините. — Ясновидящий суетливо вкрутил недокуренную папиросу в стоявшее перед ним блюдце. Но прежде уронил столбик пепла себе на колени. Створчатое зеркало позади него повторило движение в трех ракурсах: справа, слева, сзади. У ясновидящего были гримуборная и столик, как у провинциального тенора. Таковым он, в сущности, и был. Колесил по маленьким городам. Давал выступления. Собирал публику.

Публика уже разошлась. Разошлись и частные клиентки, стоявшие к гримуборной небольшой сжатой очередью, тщательно отводя друг от друга глаза, — каждая пришла со своей тайной.

Ясновидящий сидел, сгорбив тощую спину: устал.

А в большие города не совался. Не дурак, похвалил мысленно Зайцев: в больших городах много скептиков. В том числе вредных для частного предпринимательства милиционеров и фининспекторов.

В Н-ске его и нагнал Зайцев.

— Не курите. Правильно делаете.

— Иначе в будущем меня убьет рак легких? — иронически отозвался Зайцев.

Товарищ ясновидящий пристально глянул.

— Нет.

Глаза у него были смышленые. Понимающие. Слишком смышленые. Одно слово: записной жулик.