Наталья Калинина - У судьбы две руки

Мама девочки сильно мучилась мигренями, так, что вынуждена была брать больничный и целые сутки отлеживаться в тишине в комнате с задернутыми шторами. Алина всегда грустила в такие дни, когда мама скрывалась в своей спальне. И хоть девочке разрешалось навещать больную при условии, что она не станет шуметь, все равно это не спасало от тревоги и печали. Алина тихонько проходила в комнату, останавливалась на пороге, дожидаясь, когда глаза привыкнут к полумраку, а затем на цыпочках прокрадывалась к двуспальной кровати, на одной из половинок которой лежала с компрессом на лбу мама. Алина забиралась на кровать и тихонько сворачивалась калачиком у нее под боком. Мама, не поворачиваясь и не открывая в потемках глаз, протягивала руку и обнимала дочь. Так они и лежали вместе, не перекидываясь ни словом, долго-долго.

Однажды, когда маме было особенно плохо, Алина приложила ладошку к ее лбу и горячо подумала, что хотела бы забрать мамину боль себе. Ее желание оказалось таким сильным, цельным и живым, будто просила девочка не только мысленно, но и каждой клеточкой тела. И в ответ на мольбу она вдруг почувствовала, как через ладошку втягивает в себя что-то темное, жирное и дурно пахнущее. Алина едва не поперхнулась этой «мазутной» субстанцией, которая наполнила ее до краев и тошнотой заплескалась у горла. Но мама открыла глаза и осторожно выдохнула:

— Ой, кажется, отпускает.

Алина не успела обрадоваться, потому что ее вдруг вырвало прямо на кровать чем-то темным, а после этого навалилась такая слабость, что папе пришлось отнести ее на руках в детскую и уложить спать раньше времени. В ту ночь девочка промучилась с жаром и сверлящей болью в висках. К утру отпустило, но мама все равно вызвала «неотложку». Врач осмотрел Алину и не нашел даже малейших признаков болезни. Списали все на то, что девочка чем-то отравилась.

После Алина еще несколько раз подобным образом снимала маме приступы мигрени. Это оказалось неожиданно легко: нужно было только сильно-сильно желать помочь и представить боль в виде чего-то темного, которое через ее пальчики переходит от мамы к ней. Только вот потом ей становилось так же плохо, как и в первый раз.

— Ничего не понимаю, — услышала Алина в одну из таких ночей. Мама громким шепотом жаловалась бабушке, которая в тот вечер задержалась у них в гостях. — У меня мигрень теперь проходит очень быстро. И часа не держится. А дочка наоборот, стала болеть.

— А что тут непонятного, — ответила сердитым шепотом бабушка. — Алина твою боль себе забирает.

Девочка, услышав это, приподнялась на локте и навострила ушки.

— Но зачем? Как? — невольно повысила голос мама. — Этого не может быть!

— Почему же не может? — спокойно ответила бабушка. — Моя мать так и делала. К ней даже из соседних деревень приходили. Она не только боль снимала, но и лечила. Поводит руками по больному месту, и страдальцу полегчает. А ее саму потом чем-то черным выворачивало. Выбегала во двор, к выгребной яме и… А затем она какие-то травы себе заваривала, пила их и в бане отпаривалась. Мать говорила, что от чужой болезни нужно тут же избавляться, нельзя ее держать в себе долго. Иначе рискуешь сама заболеть и умереть.

— Так это же Алина может себе навредить! — всполошилась мама. — Уже вредит!

— Она еще маленькая, не знает, как справиться.

— Вот поэтому! Надо ей запретить. И вообще… Это какие-то предрассудки, деревенщина! Не верю! — воскликнула, противореча сама себе, мама.

— Как запретишь, Валя? — усмехнулась бабушка. — И как это не веришь, если она тебя от мигрени избавила, а ни один врач не смог? Это дар у нее, Валя. От моей матери передался. И что хошь тут делай, не запретишь. Против природы не попрешь. Надо только помочь Алиночке научиться избавляться от пакости, что берет на себя. Иначе и впрямь себе навредить может.

— Как?! Как? Чтобы каждый раз ее вот так тошнило? Она же потом целые сутки без сил лежит! Мне-то не знать, каково это… Но я взрослый человек, а она ребенок! Что делать?

— Без паники, Валя, — уверенным голосом заявила бабушка, и Алина невольно улыбнулась. Бабушка у нее была такая — наведет порядок, все расставит по местам, всех успокоит и найдет решение.

Но прошло еще немало времени, прежде чем Алина смогла найти свой способ справляться с той болью, что брала на себя. Она уже ходила в школу, была умницей и отличницей. Но больше всех предметов любила рисование. Учительница Лариса Васильевна девочку выделяла, говоря, что у нее способности к рисованию.

— Алина в рисунки душу вкладывает, — как-то заявила Лариса Васильевна при всем классе. Девочка не совсем поняла, что имела в виду учительница, но сказанное запомнилось. Потом, перед сном, Алина вертела и так и эдак ту не совсем понятную фразу, такую красивую и что-то обещающую, и вдруг ее осенило. Вложить душу — может, это как брать себе чужую боль, только наоборот? Рисование всегда вызывало у Алины радость, которую она старалась передавать и рисункам. Поэтому картинки у нее выходили яркие, красивые и достоверные. А что, если поступить, как с радостью, с болью? Рисунок, конечно, получится совсем не добрый. Но попробовать стоит. В тот день, когда бабушке прихватило спину, Алина подошла к ней с альбомом и карандашами.

— Алиночка, да я сама справлюсь! Ты заболеешь, а тебе завтра в школу.

— Ба, я хочу нарисовать болезнь! — уверенно ответила девочка и разложила альбом с карандашами на табуретке рядом с кроватью.

Бумага отказывалась принимать боль, она сминалась и рвалась под резкими штрихами. А грифели карандашей, словно сговорившись, ломались. Алина сердилась, но все равно упрямо продолжала черкать другим карандашом, пока бабушка торопливо чинила поломанные. Боль и дурнота наполнили Алину, казалось, до краев, девочка еще сильнее нажимала на карандаш и рвала бумагу. Наконец она сдалась, рванула в туалет и склонилась над унитазом. В школу наутро Алина все же пошла, но бледная и слабая. Потом она пробовала экспериментировать с акварелью. Но результат оказывался не лучше. Бумага отказывалась впитывать вместе с краской боль, размокала под кисточкой и расползалась.

— Я же душу в это вкладываю, — жаловалась сама себе перед сном Алина, чуть не плача от отчаяния. Она чувствовала, что любимое занятие способно ей помочь, но вот как — не понимала.

Однажды Алина зашла в класс по рисованию раньше времени и застала учительницу за интересным занятием — раскрашиванием матрешки. Девочка тихонечко поздоровалась, но не прошла за парту, а остановилась около учительского стола, завороженно наблюдая за тем, как Лариса Васильевна тонюсенькой кисточкой наносит на гладко отшлифованное дерево краску. Не просто наносит, а будто на нитку нанизывает крошечные капельки-бисеринки, из которых на матрешкином боку появлялся причудливый узор.