Стивен Кинг - Томминокеры

– Мне как будто в кофе таблеток снотворных подсыпали.

– Бывает.

Дуган покосился на старика.

– Тебе-то хорошо. Мне кажется, ты вообще свеж как огурчик.

– Я боюсь, но меня не трясет. И голова, кстати, не раскалывается.

– А с чего бы ей? – огрызнулся Дуган, чувствуя себя участником Безумного чаепития в стиле «Алисы в Стране чудес». – Мигрень вообще-то не заразная штука.

– Ну, если шестеро красят пол в душной комнате, головы разболятся у всех. Согласен?

– Это, конечно, да. Но при чем здесь?..

– При том. Повезло нам с погодой. Похоже, от этой штуковины сильно разит, если даже ты почувствовал. По лицу видно, что почувствовал. – Хиллман сделал паузу и потом прибавил кое-что в духе Безумного чаепития: – Еще не посетили светлые мысли, а?

– Ты о чем?

Старик удовлетворенно кивнул:

– Ладно. Посетят – дай знать. У меня там, в сумке, припасено кое-что.

– Все это бред. – Голос Батча дрогнул. – Ну, то есть, чушь собачья. Хиллман, поворачивай обратно. Я не поеду.

И тут старик сосредоточился на единственной фразе, так отчетливо и сильно, как только мог. За последние три дня в Хейвене он успел понять, что Брайан, Мэри, Хилли и Дэвид запросто общаются между собой при помощи мыслей. Чувствовал, хотя и не мог их читать. По той же причине, как он потом смекнул, по которой никто из них тоже не мог подключиться к его голове. Уж не связано ли это как-нибудь со стальной пластинкой в черепе, оставшейся на память о том фашистском подарочке? Эв снова увидел с неизбежной, пугающей ясностью, как серовато-черная ручная граната крутится на снегу. Тогда он еще подумал: «Все, я убит. Мне крышка». Дальше – провал. Очнулся уже во французском госпитале. Ох и трещала же голова… А потом была медсестричка, с которой они целовались и от которой пахло анисом; тщательно выговаривая каждый звук, будто обращаясь к маленькому ребенку, она все твердила: «Je t’aime, mon amour. La guerre est finie. Je t’aime. Je t’aime les Etats Unis» [102] «Я люблю тебя, любовь моя. Война закончилась. Я люблю тебя. Я люблю Соединенные Штаты» ( фр .). .

«La guerre est finie, – думал он сейчас. – La guerre est finie».

– Что такое? – резко спросил Дуган.

– А в чем?..

Эв выбросил «чероки» на обочину, подняв огромный хвост пыли. Городская черта была в полутора милях позади; до фермы старого Гаррика оставалось еще три-четыре мили.

– Быстро, не размышляя, скажи, о чем я только что думал!

– Tout fini [103] Все закончилось ( фр .). , вот о чем. La guerre est finie, но все это бред, люди – не телепаты, они…

Дуган осекся. И, медленно повернувшись влево, так что хрустнули сухожилия, уставился на старика выпученными глазами.

– La guerre est finie, – прошептал он. – Вот о чем ты думал. И еще, от нее пахло корицей…

– Анисом. – Эв рассмеялся. Ему вспомнились белые бедра и тесное влагалище.

– И еще я видел гранату на снегу. Господи, что со мной?

Хиллман срочно вообразил красный трактор старомодного образца.

– А теперь?

– Трактор, – еле слышно прохрипел Дуган. – «Фармолл». Только колеса неправильные. Мой отец водил «Фармолл». Это шины для «Дикси Филд-Босса». Они просто не подой…

Внезапно Батч отвернулся, ухватившись за ручку двери, перегнулся пополам, и его вырвало на обочину.

– Однажды Рут попросила меня прочесть «Заповеди блаженства», если вдруг придется выступать на ее похоронах, – вещал преподобный Гурингер приятным голосом, который оценил бы даже преподобный Дональд Харли, – и вот сегодня я исполнил ее желание. Однако…

(la guerre ты подумал la guerre est)

Гурингер замер, по его лицу пробежала тень. Человеку со стороны могло бы показаться, что проповедник из приличия сдержался, чтобы случайно не выпустить газы.

– Однако я полагаю, что Рут заслуживает и другого отрывка. Эти библейские строки…

(трактор «Фармолл» трактор)

Гурингер вновь запнулся и чуть сильнее нахмурился.

– Думаю, не каждая христианка осмелится попросить, чтобы именно они прозвучали на ее погребении: такую честь нужно заслужить. Послушайте, я прочту из «Книги притчей Соломоновых». Уверен: те из вас, кто близко знал Рут Маккосланд, согласятся, что эти стихи – о ней.

(это шины «Дикси Филд-Босс»)

Дик Эллисон покосился налево и переглянулся с Ньютом через проход. На лице Беррингера читалась досада. У Джона Харли отвисла челюсть, а блекло-голубые глаза сердито забегали.

Гурингер сбился с текста, нашел то место, где остановился, и чуть не выронил Библию, разволновавшись, точно какой-нибудь застенчивый семинарист. Однако никто даже не заметил; чужаков целиком занимали внезапные хвори либо грандиозные замыслы.

Жители Хейвена начали стягиваться ближе друг к другу, передавая сигнал тревоги по цепочке, пока их единый разум не зазвенел вторым набатом, только нестройным и злым.

(кто-то пробрался туда, где)

(чужакам делать нечего)

Бобби Тремейн сжал руку Стефани Колсон. Та ответила на пожатие и посмотрела на него широко раскрытыми карими глазами: ни дать ни взять олениха, заслышавшая щелчок ружейного затвора.

(на шоссе номер 9)

(слишком близко от корабля)

(один из них – коп)

(да, но не просто коп, а влюбленный в Рут)

Миссис Маккосланд узнала бы эти шелестящие голоса. А теперь даже кое-кто из приезжих, еще не успевших толком проникнуться местной заразой, начал их чувствовать. Такие люди выглядели, будто их только что разбудили от дремы. Одной из них была подружка помощника конгрессмена. Казалось, ее унесло за мили отсюда. В Вашингтоне она занимала место скромной чиновницы, но только что изобрела систему регистрации документов, которая помогла бы взлететь по карьерной лестнице. И вдруг случайная мысль, взявшаяся невесть откуда,

(их нужно срочно остановить!)

пронеслась в голове, так что приезжая даже растерянно огляделась: может, кто-нибудь в церкви выкрикнул эти слова?

Но вокруг было тихо. Только проповедник бубнил себе дальше: он снова нашел нужный текст. Девушка посмотрела на Марти. Тот сидел с остекленевшим взглядом, уставившись на витраж, точно под глубоким гипнозом. Подруга списала это на скуку и вернулась к своим размышлениям.

– «Кто найдет добродетельную жену? – сбивчиво читал Гурингер. – Цена ее выше жемчугов; уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка; она воздает ему добром, а не злом, во все дни жизни своей. Добывает шерсть и…»

Тут чуткий объединенный слух горожан пронзила еще одна вспышка чужеродных мыслей:

(извини, я просто не мог сдержаться)

(что?)

(Господи, это же Уилинг! Как…)

«Голосов явно два, но мы слышим только один», – пронеслось в коллективном разуме, и взгляды присутствующих стали обращаться к Бобби. В Хейвене лишь один человек умел скрывать свои мысли, и как раз его-то здесь не было. «Два голоса. Тот, кого мы не слышим, – не твой ли дружок-пропойца?»