Роберт Говард - Боги Бал-Сагота (сборник)

В ярости он еще более походил на дикое животное, и я ни в чем ему не уступал. Наша с Топом Брэкстоном драка была такой же, как всякая драка здесь, в речном регионе – как драка двух дикарей или самцов обезьяны: безыскусное противостояние грубой силы напряженных мышц, железного кулака, ударяющего о твердый череп, колена, врезающегося в промежность, зубов, рвущих жилистую плоть. Мы оба позабыли о лежавших на земле револьверах, хотя перекатились по ним, должно быть, раз десять. У каждого было только одно желание, единственное слепое стремление: прикончить противника голыми руками, рвать, калечить и топтать до тех пор, пока он не превратится в бесформенную кучу окровавленной плоти и раздробленных костей.

Не знаю, как долго мы дрались – время растянулось в подернутую кровавой пеленой вечность. Пальцы Брэкстона были как железные когти, способные разрывать плоть и повреждать кости под ней. От ударов о твердую землю у меня кружилась голова, боль в боку говорила о том, что по меньшей мере одно ребро было сломано. Все мое тело наполнилось болью и жжением вывернутых суставов и растянутых связок, одежда превратилась в лохмотья, пропитанные кровью из раны на голове, оставшейся на месте начисто оторванного уха. Но, даже получая ужасающие удары, я тоже не оставался в долгу.

Во время нашей борьбы упавший на землю факел был отброшен в сторону, но все еще тлел, освещая сцену первобытного поединка. Мрачноватый мерцающий свет пламени не был таким алым, как жажда убийства, заслонявшая мой мутнеющий взгляд. В красной пелене я видел белые зубы, оскаленные в гримасе мучительного напряжения, и белки глаз, глядевших с кровавой маски лица. Под моими ударами физиономия Брэкстона потеряла всякое человеческое подобие, вся его черная шкура от макушки до пояса была исполосована алым. Мы оба обливались потом, по которому скользили пальцы. Наполовину высвободившись из захвата, я собрал всю мощь своего тела в одном ударе и врезал противнику в челюсть кулаком, точно кувалдой. Хрустнула кость, раздался невольный стон, плеснула кровь – и сломанная челюсть обвисла. Безвольные губы покрылись кровавой пеной. В первый раз пальцы негра ослабели, и я почувствовал, как подалась и обмякла навалившаяся на меня черная туша. И с животным всхлипом удовлетворенной свирепости я, наконец, отыскал его горло.

Брэкстон рухнул на спину, придавленный моим весом, цепляясь за мои запястья все слабее и слабее. И я принялся его душить, медленно, без всяких борцовских приемов, только при помощи грубой силы отклоняя его голову все дальше назад, пока могучая шея не переломилась как гнилой сук. В безумии сражения я не почувствовал, как он умер, как смерть растворила неподатливую силу могучих мышц придавленного мной тела. Бездумно поднявшись, я в ослеплении топтал его грудь и голову до тех пор, пока кости не подались под моими каблуками. Только тогда я осознал, что Топ Брэкстон мертв.

После этого я готов был рухнуть в беспамятство, если бы не смутное ощущение незавершенной работы. Нащупав онемевшими руками револьверы, я побрел через лес в том направлении, где, как говорил мне инстинкт лесного жителя, находилась хижина Ричарда Брента. С каждым шагом ко мне возвращались силы.

Топ утащил меня не слишком далеко. Следуя инстинкту обитателя джунглей, он всего лишь перенес меня с тропинки в заросли погуще. Всего через несколько шагов я оказался на тропе и вновь увидел проглядывающий между сосен свет окон. Значит, Брэкстон не лгал, рассказывая о природе той бомбы. По крайней мере, бесшумный взрыв не разрушил дом, который выглядел все таким же, по всей видимости, неповрежденным. Как прежде, свет просачивался между ставнями, но изнутри доносился пронзительный нечеловеческий смех, от которого кровь застыла у меня в жилах. Тот самый смех, что дразнил нас на погруженной во тьму тропе.

Прячась в тени, я обошел небольшую поляну, чтобы оказаться напротив той стены, в которой не было окон. В непроглядной темноте, где ни один отблеск света не мог выдать моего присутствия, я выскользнул из-под деревьев и приблизился к зданию. У самой стены я споткнулся обо что-то массивное и подавшееся под моей ногой, и чуть не рухнул на колени. Мое сердце едва не выскочило из груди от страха, что шум может выдать мое присутствие, но изнутри дома все еще гремел чудовищный хохот, перемежающийся с поскуливанием человеческого голоса.

Я наткнулся на Эшли, точнее – на его тело. Он лежал на спине, слепо уставившись вверх, откинув голову, едва державшуюся на окровавленных остатках шеи. Его горло было разорвано, зияя бесформенной раной от подбородка до ключиц, вся одежда стала скользкой от крови. Несмотря на то, что мне и прежде приходилось сталкиваться с ужасной гибелью, я почувствовал тошноту.

Подобравшись к дому, я безуспешно принялся разыскивать какую-нибудь щель между бревнами. Смех прекратился, и теперь изнутри раздавался тот пугающий, нечеловеческий голос, от которого у меня затряслись поджилки. Как прежде, я с некоторым трудом сумел разобрать слова:

– Черные монахи Эрлика не убили меня. Вместо этого они решили сыграть шутку, крайне остроумную с их точки зрения. Просто убить меня было бы слишком милосердно. Они решили, что куда забавнее будет поиграть со мной, как кошка играет с мышью, а потом отправить обратно в мир, оставив отметину, от которой мне никогда не удалось бы избавиться. Они называют ее меткой гончей. И они воистину отлично справились с работой. Никто лучше них не умеет изменить человеческую природу. Черная магия? Ха! Эти дьяволы – величайшие ученые мира. Все, что этот жалкий западный мирок знает о науке, – лишь скудные капли, просочившиеся из тех черных гор. Тамошние дьяволы могли бы завоевать мир, если бы захотели. Они знают такое, о чем наши современники не смеют и гадать. Например, они знают о пластической хирургии больше, чем все ученые мира вместе взятые. Они понимают работу желёз лучше любого европейца или американца. Они знают, как приостановить или усилить их работу, чтобы получить нужный эффект. И боже мой, каков эффект! Взгляни на меня! Взгляни, черт тебя побери, и лишись рассудка!

Я крался вдоль стены, пока не достиг окна, и заглянул внутрь сквозь щель между ставнями.

Ричард Брент, связанный по рукам и ногам, лежал на диване посреди комнаты, шикарная обстановка которой смотрелась нелепо в этих первобытных лесах. Его бледное лицо лишилось всякого человеческого подобия, в выпученных глазах застыло выражение ужаса человека, оказавшегося наконец лицом к лицу со своим страшнейшим кошмаром. В другом углу на столе лежала беспомощно распростертая и совершенно обнаженная Глория. Ее руки и ноги удерживали веревки, одежда грудой лежала рядом на полу, как будто грубо сорванная с тела. Повернув голову, девушка широко распахнутыми глазами смотрела на высокую фигуру в центре комнаты.