Джеффри Дивер - На солнце или в тени

Пока Вальтер копался в бумагах на столе, Маргарет слушала грохот проходившего мимо поезда. Шнур оконных жалюзи покачивался, и она не могла понять почему: то ли от сотрясений, вызванных проносившимся составом, то ли от ветерка, дувшего в окно. Она не чувствовала движения в воздухе, как не чувствовала облегающего ее любимого голубого платья. Все внимание приковывал Вальтер и документы в лужице света от настольной лампы.

Она задержала руку на папках – показалось, что жест был из другого времени целую жизнь назад. Эта мысль вызвала у нее едва заметную улыбку. Любой отрезок времени можно назвать чьей-то жизнью – все зависит от того, сколько человек живет. Бывали минуты, когда Маргарет думала, что, может, и у них с Вальтером была долгая совместная жизнь. Пока она не умерла.

Маргарет Дюпон никогда не нравилось ее имя. Лучше бы ее назвали, как кинозвезду, – Джин или Бет – а у нее что за имя? Напоминает людям фильмы с комиками братьями Маркс. Но она с ним свыклась – куда деваться? – еще и потому, что ее второе имя Люсиль ей нравилось еще меньше. Ее назвали так в честь умершей в юности тети, и иногда она задавалась вопросом: не несет ли это имя в себе проклятия? Но бабушке имя нравилось, и, как однажды заметила кузина, когда Маргарет была еще девчонкой, «старуха буквально допекла ее мать – назови дочь так и не иначе». Что ж, такое можно представить: мать, обессиленная, лежит в больнице и отвечает: «Черт с ним, Маргарет так Маргарет». Конечно, ничего подобного она не произнесла бы при людях вслух, как не стала бы расхаживать с зажженной сигаретой. Леди так себя не ведут.

Но Маргарет в детстве нисколько не напоминала леди, и, вероятно, поэтому они с матерью, случалось, неделями не говорили друг другу ни слова. Мать была миниатюрной, Маргарет, наоборот – крупной, в отца, который в девять лет уже мог управляться с плугом и с этого возраста перестал ходить в школу. Мать проучилась на пару лет дольше, через несколько лет вышла за отца замуж и переехала в город. Еще через несколько лет родилась Маргарет. Она была вторым и последним ребенком в семье – родилась такой большой, что это чуть не стоило матери жизни, о чем ей не уставали повторять.

Маргарет была для своего возраста очень крупной – ее так и прозвали, Большая Мардж, потому что была крупнее большинства мальчишек. И оставалась такой, пока не заболела. Скарлатина, объявили ее родителям врачи. Болезнь подействовала на сердце и замедлила рост. Однако ей повезло, она легко выкрутилась – не каждый выздоравливал после скарлатины. Но Маргарет вцепилась в жизнь – так было нужно, – и ей даже не приходило в голову, что у нее был другой выбор. Хотя ее рост и замедлился, она была слишком высокой: шесть футов для девочки – это уже перебор. Какому парню понравится такая каланча? Ей пришлось пропустить год, теперь она была старше одноклассников и от этого еще выше остальных. Большая Мардж, нескладная дылда. Во время школьных танцев она вывихнула колено, и боль от позора падения на пол была острее боли в ноге.

Но она была смышленой и окончила школу, ни мать, ни отец ничего иного и не ожидали. Работала летом и после учебы, а когда родители уходили на работу, занималась домашними делами. Сестра была на семь лет старше, вышла замуж и жила отдельно. За умение печатать на машинке Маргарет вручили в школе медаль. Она научилась так хорошо рисовать, что ей заказывал рекламу местный универмаг, а потом за подписью публиковал в газете.

Но все это в Гринсберге не имело значения. Она так и осталась дочкой Вайолет и Эрни, Дубиной, Лосихой, Большой Мардж. Городок был слишком маленьким, чтобы ей превратиться в кого-нибудь еще. Значит, следовало переехать в другое место.

Когда она сказала родителям, что собирается в большой город, и все трое не сомневались, что за этими словами стоит Нью-Йорк, мать спросила, не повредилась ли она рассудком. И добавила, что дочь не сможет так поступить. Маргарет ответила: сможет, она накопила денег, присмотрела места, где спокойно могут жить девушки – отели «Барбизон», «Ратлидж». Мать заявила, что любая девчонка, стремящаяся в большой город, неизбежно станет шлюхой либо выйдет замуж за итальянца. Она возразила, что ей скорее всего не потребуется делать ни то ни другое, и получила пощечину. Мать выставила ее из комнаты, и она стояла, сдерживая слезы, пока мать не ушла, а отец не расплакался.

– Собралась хотя бы в Атланту.

Она тоже заплакала, но когда сказала, что хочет испытать судьбу в таком месте, где больше возможностей и заведений, где не откажутся взглянуть на ее портфолио и рисунки, покачал головой и ушел. Маргарет видела, как сотрясались его плечи. Через три дня, не сказав матери ни слова, она уехала. Всякий раз, когда пыталась заговорить с отцом, он начинал плакать, и Маргарет поняла: еще одна попытка, и она не сможет покинуть дом. Упаковала вещи, села в поезд, и ей никто не помахал на прощание. Потом нашла в чемодане десять долларов в конверте с единственным написанным на нем словом: «Папа».

Билет до Нью-Йорка стоил больше, но она доплатила из своих и еще четверть доллара дала носильщику. Часов тридцать тряслась в вагоне (надо будет купить часы, сказала себе), а показалось, тридцать лет. Поела супа в вагоне-ресторане и положила в сумочку крекеров – похрустеть в дороге. На второй день пути ей улыбнулся молодой солдат и попытался завести разговор. Маргарет не знала, что ответить, – ей не могло прийти в голову, что она способна привлечь внимание мужчины – высоченная, неловкая, Большая Мардж. Солдат вышел где-то в Огайо, наспех черкнув адрес, и сказал, чтобы написала, когда станет знаменитой художницей. Маргарет ответила, что на это уйдет некоторое время, но поблагодарила. Она понимала, что больше никогда его не увидит, поскольку не собиралась еще раз пересекать штат Огайо.

В Нью-Йорке ей кто-нибудь подвернется. Она представляла его высоким, как отец, выше ее. Белокурым, с добрым голосом и, конечно, любителем искусства. Нужно только остерегаться. Маргарет читала журналы и знала: есть такие мужчины, которые, взяв у девушки то, что им надо, бросают ее. Тогда придется возвращаться в Гринсберг к матери, но об этом лучше не думать.

Маргарет вздремнула, привалившись головой к оконному стеклу, и проснулась, когда кондуктор мягко тронул ее за плечо.

– Вокзал Пенсильвания, мисс. Конечная.

Вставая, она покраснела, взяла сумочку и отправилась за вещами в багажный вагон: за чемоданом, косметичкой и папкой с рисунками. Потом купила в газетном киоске карту и стала искать «Барбизон». Он оказался в двух с половиной милях, но Маргарет приехала в Нью-Йорк не для того, чтобы тратить деньги на такси, и потому пошла пешком: на север, по Седьмой авеню, к Центральному парку, затем на восток.