Джеффри Дивер - На солнце или в тени

Вальтер снова размышлял вслух. Так бывало и при ней, и ей нравилось служить звуковым экраном. Что-то искал в папке клиента, но не мог найти. Не иначе напортачила присланная агентством «Аякс» девица. На стуле у шкафа валялся блокнот для стенографирования. Сама она всегда клала его рядом с машинкой, чтобы не искать потом по всему кабинету.

Кабинет казался более запущенным, чем она помнила. Неужели он такой маленький, такой затрапезный? Через секунду Маргарет поняла, в чем разница. Все вещи стояли на своих местах. Но раньше это было то место, где перед ней открывались возможности. А теперь все это исчезло. Исчезла и она сама. Впервые с тех пор, как умерла, Маргарет почувствовала себя обманутой.

Но только на мгновение. Она приехала в город, не зная, что ее тут ждет. Город ее принял, и вскоре она превратилась в его часть. Она стала той, которой никогда бы не смогла стать в Гринсберге, – Пегги Дюпон.

А теперь кто она? Маргарет не знала. Но не знала этого и раньше. Однако нашла свой путь в город. Значит, сумеет найти путь в то неизведанное, что лежит перед ней. Она вспомнила других, таких же, кого встречала, проносясь по городу. Они с ней не заговаривали – выполняли миссию, для которой, как им казалось, были призваны. Почему она видела их так редко? Может, потому, что они не сознавали, что им не положено здесь находиться?

Она была в Гринсберге в плену, пока не решила, что ей пора оттуда вырваться. Без средств к существованию, одной, чтобы положить этому конец. А как теперь убедиться, что ей больше не нужно здесь находиться? Она не представляла, что́ перед ней откроется, но ведь ей понравилось то, что она обнаружила раньше. Так не стоит ли попробовать и посмотреть, что там дальше?

В этот момент Пегги Дюпон поняла, чего всегда хотела, – свободы. И она ее получила. Свободу от Гринсберга, свободу от матери, свободу от большого тела, которое ее предало, а теперь еще и свободу унестись, куда только сможет вообразить. Она вспомнила строки из очень длинной поэмы, которую читала в школе:

У Маргарет возникло ощущение, что пред ней простиралось нечто большее, чем мир (как город больше, чем маленький кабинет), и все ее скитания в прошлом – лишь крохотные неловкие шажки. Ей предстояла новая дорога. Но как быть с Вальтером? Любила ли она его? Этого Маргарет больше не знала. Но не сомневалась в его доброте. Может, она сумеет напоследок оказать ему добрую услугу.

Она заметила, что потерянный лист лежит наискосок в открытом ящике шкафа. Сосредоточилась сильнее, чем обычно. Может, от этого, а может, от ветерка и тряски проходящего состава, бумага слетела на пол у стола. Вальтер пока ее не замечал, продолжая перебирать документы в папке, но скоро должен был найти.

Он нашел через несколько минут, но Пегги уже исчезла. Только на следующее утро, собирая нужные документы, Вальтер Шрёер почувствовал легчайший запах пыли и жимолости.

Джойс Кэрол Оутс– автор нескольких романов и сборников рассказов, включая недавние «Человек без тени» и «Хозяин кукол: страшные сказки». Оутс – член Американской академии искусств и литературы и обладатель множества литературных премий, в том числе: премии Брэма Стокера, Национальной книжной премии США, премии О. Генри и Национальной гуманитарной медали США. [35] © Перевод. Т. Покидаева, 2017.

Она спрятала их под сиденьем синего плюшевого кресла. Ее рука почти робко нащупывает эту вещицу и отдергивается, словно обжегшись.

Нет! Не глупи. Ты все равно ничего не сделаешь.

Сейчас одиннадцать утра. Он обещал прийти к ней, в эту комнату, где всегда одиннадцать утра.

Она делает то, что умеет лучше всего: она ждет.

Ждет его так, как он любит: голой. Но в туфлях.

Обнаженной . Он говорит: обнаженной . Не голой .

( Голая – грубое слово. Он – джентльмен, ему претит вульгарность. Женщина не должна произносить грубых слов.)

Она понимает. Она сама не одобряет, когда женщины сквернословят.

Только наедине с собой она позволяет себе выражаться, да и то без крепких словечек: Черт! Черт побери. Чтоб тебе пусто было…

Только когда она очень расстроена. Когда ее сердце разбито.

Ему позволено говорить все что угодно. Это прерогатива мужчин – произносить вслух любые, самые грубые и жестокие слова, сопровождая хриплым смешком – мужику можно все.

Хотя он может и прошептать: Господи!

Не богохульство, а выражение восхищения. Иногда.

Господи! Ты такая красивая.

Она красивая? Она улыбается при этой мысли.

Она – женщина в окне . В тусклом свете осеннего утра в Нью-Йорке.

В синем плюшевом кресле. В ожидании. В одиннадцать утра.

Она плохо спала этой ночью, а потом долго лежала в ванне, готовя себя для него .

Втирала лосьон в грудь, живот, бедра и ягодицы.

Такая мягкая кожа. Потрясающе… Его голос как будто застревает в горле.

Сначала он не решается к ней прикоснуться. Но только сначала.

Это почти ритуальное действо: она втирает в кожу сливочно-белый лосьон со слабым запахом гардении.

Словно в трансе, словно во сне, она втирает лосьон, поскольку ей страшно, что кожа пересыхает от жара батарей, в сухой духоте «Магуайра» (так называется ее дом) – старинного многоквартирного здания на углу Десятой авеню и Двадцать третьей улицы.

Снаружи «Магуайр» представляется роскошным, солидным домом.

Но внутри он просто старый .

Как обои в этой комнате, как тускло-зеленый ковер, как плюшевое синее кресло – сплошное старье .

Ох уж это сухое тепло! Иногда она просыпается посреди ночи, потому что ей нечем дышать, а в горле сухо, будто там пепел.

Она видела иссохшую кожу женщин в возрасте. Некоторые из них не такие и старые, за пятьдесят и даже моложе. Кожа тонкая, как бумага. Шелушащаяся и сухая, как сброшенная змеиная кожа. Лабиринт мелких тонких морщинок – страшно смотреть.

Как у ее собственной матери. Как у ее бабки.

Она говорит себе: не глупи. С ней такого не будет.

Интересно, а сколько лет его жене? Он джентльмен, он ничего не рассказывает о жене. Она не решается спрашивать. Не решается даже намекнуть. Его лицо горит негодованием, его широкие ноздри точно два темных провала, нос морщится, словно почуяв зловоние. Он становится тихим и сосредоточенным, очень тихим и сосредоточенным. Верный признак опасности. Она уже знает, когда следует отступить.