Александр Варго - Дрейф (сборник)

«Мы ее так напугаем, что она до конца жизни заикаться будет», — подмигнул мне Сережа. Он был уверен в своих силах, за что я его еще больше любила. Я улыбнулась, понимая, что мы затеяли, в общем-то, не очень хорошее дело. Но и отступать уже не было смысла. Сережа всегда говорил, что начатое дело нужно доводить до конца. Перед моими глазами все еще стоял велосипед — новенький, шикарный, с хромированными спицами и пронзительно громким звонком. Как я мечтала о нем! Так что втайне я желала, чтобы Ольга Петровна стала заикой.

Веста уставилась на свои обгрызенные ногти.

— Но мы просчитались, моя учительница музыки не стала заикой. Труба упала ей прямо на голову, — глухо сказала она. — Кто-то закричал, я не знаю кто. Наверное, случайный прохожий. И я не знаю, умерла ли Ольга Петровна сразу или потом. Я лишь помню побледневшее лицо Сережи.

«Бежим через соседний выход!» — хрипло скомандовал он, и мне стало страшно.

Когда мы выскочили наружу, у подъезда, где лежала моя учительница, начали собираться зеваки.

«Не смотри туда», — приказал Сережа, и мы торопливо ушли прочь. А наутро я пришла в школу и увидела в холле столик, на котором стояла фотография Ольги Петровны в траурной рамке. Тогда и стало известно, что она ждала ребенка. После этого случая я стала грызть ногти. И мы больше никогда с Сережей не заводили разговора на эту тему.

На нос Весты шлепнулась первая капля дождя, и она чихнула.

— Кстати, велосипед мне купили буквально через неделю, — известила она. — Наверное, они сжалились, видя мое состояние.

Она посмотрела на «ноту», вглядываясь в застывшее тело мужа:

— Ты спишь, Павлик? Может, споем вместе колыбельную? Не хочешь? Тогда я пошла спать. Не хочу мокнуть под холодными каплями.

Веста погладила «ноту» с Павлом, затем вдруг сказала:

— Представляешь, а Сергей ведь хотел найти того старика. Ну о котором я тебе рассказывала в самом начале, что играл на колбах с бабочками. Когда мой брат стал достаточно взрослым, он отправился в Новороссийск. Он отыскал то самое место, где когда-то стояла хибара горбуна, запертая на замок. Только никакой хибары там уже не было, а на месте лодочной станции был построен здоровенный причал, у которого швартовались большие красивые яхты. Такие, например, как у меня.

Веста вздохнула.

— Так что вся история с тем самым горбуном осталась тайной за семью печатями, правду о которой, вероятно, никто никогда не узнает. Я даже как-то спросила брата, мол, может, тебе все это померещилось? Или приснилось? Сережа ведь был очень эмоциональным мальчиком, с необычайно развитым воображением. На что он сильно обиделся и даже не разговаривал со мной несколько дней…

Дождь уже вовсю хлестко барабанил по палубе, собираясь в маленькие лужицы.

Веста склонилась над крышкой стеклянной каспулы и, превозмогая запах сочащейся наружу вони, промолвила:

— Прощай.

Как только она скрылась в каюте, с западной стороны океана пророкотали первые раскаты грома.

Когда моторная лодка приблизился почти вплотную к яхте, Багор заглушил двигатель. На его кепке, из-под которой все так же торчали мокрые вихры рыжего парика, был надет мощный налобный фонарь. Из рюкзака мужчина вытащил небольшой моток веревки с петлей на конце. Привязав канатик другим концом к железной проушине на транце катера, он накинул петлю на швартовочный кнехт яхты, постепенно подтягиваясь к судну. Наконец его пальцы легли на мокрый борт, и Багор, тяжело дыша от усилий, принялся перелезать на палубу яхты.

Мужчина не успел ступить и двух метров, как увидел «ноты». Он замер на месте, недоверчиво вглядываясь в качающиеся капсулы.

— Что за срань? — пробормотал Багор, делая осторожный шаг вперед. Тонкий пронзительно-желтый луч фонаря шилом вспорол влажную ночь, наткнувшись на восьмую «ноту». Только она одна из всех остальных была оплетена зигзагообразной лентой, сочившейся голубоватым свечением. Оно было бледно-тусклым, но его хватало для того, чтобы угадать в существе, заключенном в чрево прозрачной колбы, очертания человеческой фигуры. Глядя на нее, Багор непроизвольно вспомнил об одной передаче, в которой показывали какого-то уродца в склянке. Вроде он назывался гомункул…

Он придвинулся еще ближе, и сердце его отчаянно заколотилось.

«Не может быть!»

Багор встряхнулся, словно вылезшая из пруда собака.

— Эй! — неуверенно произнес он.

Покачал головой, моргнул, будто втайне надеясь, что когда он откроет глаза, жуткий чан с человеком внутри исчезнет.

Ничего не исчезло.

Более того, Багор узнал этого несчастного.

Подойдя вплотную к капсуле, он с потрясенным видом рассматривал тело своего напарника, застывшее в невообразимой позе. Похоже, Павлу переломали все кости, затем его податливо-размякшее тело залили эпоксидной смолой, как гигантского жука, и со временем он окаменел внутри этого бочкообразного горшка, словно какое-то жуткое украшение, вроде брелока. Внутренняя поверхность колбы была испещрена мутными кляксами и потеками.

Луч фонаря остановился на пепельном лице Павла, и тот неожиданно открыл глаза.

— Твою мать, — хрипло выругался Багор, резко отпрянув назад. Он был раздражен и испуган одновременно. Черт подери, что здесь происходит?!

Выпученные белки глаз его напарника были залиты кровью, рот медленно открывался и закрывался, как у издыхающей рыбы на солнцепеке. Губы несчастного были изгрызены в лохмотья.

«Он сейчас умрет», — зашептал внутренний голос, и Багор вздрогнул.

Точно. У его подельника такой вид, что можно было только диву даваться, почему он еще не откинул копыта. А это не входило в его планы.

Наконец, взяв себя в руки, Багор вновь приблизился к «ноте». Он слегка склонился над вентиляционной крышкой сосуда, и в ноздри мгновенно ворвался тошнотворный смрад, от которого желудок спиралью скрутили рвотные спазмы.

— Тьху, — скривился он, зажав нос пальцами. — Ты че туда залез, придурок?

Павел приподнял трясущуюся голову.

— По… мо… — только и смог прошептать он. — Помо…ги…

— Где она? — спросил Багор, постепенно приходя в себя. — Где Веста? Это она тебя сюда запихнула, да?!

Павел ничего не ответил, отсутствующим взглядом пялясь в никуда.

Плотно сжав губы, Багор перевел взор на рубку. Потом на кокпит. Если мотор выключен, наверняка Веста в каюте, и, скорее всего, она спит.

В считаные секунды он оценил ситуацию.

Если он попытается разбить этот горшок, Павлу точно наступят кранты — острые осколки искромсают его сообщника в клочья, он ведь там в чем мать родила… К тому же звон может разбудить сумасшедшую толстуху.

А если он откроет карабин, на котором держалась стеклянная колба, она, чего доброго, грохнется ему на ноги, и все равно разобьется.