Александр Варго - Дрейф (сборник)

Из соседнего подъезда появляется пятая женщина — худая, сгорбленная, увенчанная таким воздушно-белым шаром тонких волос, что напоминает одуванчик. Помахивая пакетом, она идет к месту кормежки и во весь голос (кошусь на часы на микроволновке и убеждаюсь, что сейчас лишь 6:42) призывает кота по кличке Вася.

Призывает своеобразно. Раз за разом выкрикивает имя на одной ноте и вообще не делает пробелов, отчего двор наполняет фальцетное:

— Васявасявасявася!

Я умиляюсь дружбе женщины и одного конкретного кота из всей уличной стаи. Умиляюсь ее манере звать Васювасювасю. С удовольствием докуриваю, торопливо расправляюсь с завтраком и допиваю чай. Цезарь после сна выглядит чуточку спокойнее. Но все равно кажется настороженным, будто сыщик, почуявший опасного бандита.

— Во двор без меня ни ногой, — улыбаюсь я, поглаживая питомца за ухом. — Видал местных? Сразу хвост накрутят…

Кот благосклонно принимает ласку, но смотрит так, словно я сморозила глупость.

Иду умываться. Подстригаю ногти, ссыпав обрезки в бездонный зев раковины. Окончательно рассовываю по местам шампуни, кремы и полотенца. Ухожу. Цезарь не провожает, но я не в обиде.

Бабульки на лавочке провожают внимательными взглядами. Улыбаюсь. Какой ярлык я заслужу от радио «Лавочки»? Разведенка? Лесбиянка? Проститутка? Мне все равно — утро столь оптимистично, что испортить настроение не сможет даже недобрый шепоток за спиной…

Первый рабочий день выходит хорошим, но слегка скомканным и не очень-то продуктивным. Заканчиваю рано, а потому решаю прогуляться.

Вернувшись во двор, я почти не удивляюсь, обнаружив радио «Лавочку» на прежних трудовых постах. Из утреннего состава исчезла матершинница и молчаливая худышка, но их места заняли две женщины схожего покроя, окраса и года выпуска. В траве лениво бродят кошки. Бездомные, но регулярно подкармливаемые. Я задумываюсь, что будет, если одна из не привитых от бешенства зверушек исцарапает ребенка.

Киваю женщинам, но ответной реакции не дожидаюсь.

Неловко стучась коленями о магазинные пакеты, вхожу в прохладный подъезд, провожаемая вороньей перекличкой. И успеваю заметить, что хвостатые оборванцы обходят мое крыльцо стороной. Предполагаю, что в одной из соседских квартир живет агрессивный пес, и делаю важную мысленную зарубку: ни за что не допустить, чтобы Цезарь сиганул на лестничную клетку…

Остаток дня пролетает в ленивой неге, поедании пиццы и поочередном просмотре «Анатомии страсти», «Хорошей жены», «Великолепного века» и «Форс-мажоров». Цезарь пребывает в благостном расположении духа и даже устраивается рядом. Под вечер, изучив почту и полистав «Одноклассников», я закрываю ноутбук и стелю постель.

Уже укутываясь в кокон из пустого пододеяльника, вдруг вспоминаю про условие Людмилы Павловны. Снисходительно улыбаюсь, но из постели выползаю. Цезарь, сидящий рядом с кроватью, чудом избегает пинка и с недовольным « мяфк» мечется под нее. Кажется, сегодня он снова не намерен спать на привезенной из дома подстилке, предпочитая сумрачную прохладу.

Иду в ванную, морщась от яркого верхнего света. Вынимаю бутылку с ядовитой химией, аккуратно отмеряю розовый колпачок и выливаю в сливное отверстие. Пахнет резко и противно, я спешу покинуть уборную; но тут обращаю внимание, какая потрясающая слышимость царит во всем стояке.

Если прислушаюсь, то смогу подсчитать, сколько раз сосед с третьего этажа испортил воздух или о чем спорят супруги с пятого. Шумят унитазные сливы. Льется вода в душах. В трубах раздаются голоса, и, верь я в существование загробного мира, могла бы предположить, что это завывания грешников.

Кажется, получается разобрать отдельные напевы и даже фразы. Но для этого нужно наклониться над раковиной и опустить ухо к отверстию слива. А этого мне делать категорически не хочется… Более того, при одной мысли о подобном меня охватывает неуместная в такую жару дрожь, и я торопливо ухожу в спальню…

В целом вторая ночь на новом месте проходит чуть более спокойно.

Впрочем, нет.

Первый раз я все же просыпаюсь в «тревоге нового места», упустив ориентацию во времени и пространстве. Но почти сразу узнаю очертания мебели, светлячков дремлющего ноута и возвращаюсь в сон. Еще огорчают пружины продавленного матраса, вступившего в интимную связь с моей поясницей. Ну и соседи сверху не спят до четырех, шумя водой и шляясь по квартире так, что скрипят напольные листы.

Сквозь дрему я раздумываю, не прикрыть ли дверь в санузел, но отказываюсь от этой идеи. Во-первых, Цезарь приучен ходить на горшок рядом с горшком человеческим. Во-вторых, иногда меня настигает совершенно мужицкая привычка курить на унитазе, а с местной вентиляцией ванную комнату лучше не герметизировать…

Однако главным событием ночи становится вой.

Утробный, нечеловеческий, повторно разбудивший меня под самое утро. Едва проткнув сон, он рывком сдергивает меня с кровати, чуть не впечатав в столик с компьютером. Несколько последующих секунд кажутся воплощением кошмара — вой повторяется, меняя тональность и напор, а затем вдруг взрывается лютым кошачьим воплем и звуками отчаянной звериной драки. Громкой настолько, словно происходит она не за окном, а прямо в спальне.

Я дышу медленно и глубоко, впервые в жизни убедившись, что «кровь в жилах» действительно может застыть, и это вовсе не метафора. Умоляю себя успокоиться и перестать дрожать. Жалобно зову Цезаря составить мне компанию.

Но кот тоже взбудоражен уличными разборками и из-под кровати не отзывается. С колотящимся сердцем откидываюсь на влажную подушку и провожу последний час в тревожной полудреме, проклиная подвальную шваль и бабулек, прикормивших дикую стаю…

Несмотря на ночную дуэль, ощущаю себя бодрой.

Начинает побаливать грудь, выдавая приближающиеся месячные. И ночное воспоминание все еще бросает в холодную дрожь. Но я без усилий заставляю себя быть жизнерадостной.

Наконец-то варю кофе. Готовлю Цезарю королевский завтрак, меняю воду. Немелодично подпевая, слушаю на смартфоне Елку и Дэвида Гетту. Планирую рабочий день — первые съемки, набор фотобанка. Мне предстоят дебютный визит на стройку и детальная экскурсия по ГРЭС.

Под аккомпанемент музыки во дворе снова появляется «Васявасявася!» , забавная и пугающая в равной степени. На «Лавочке-FM» сегодня всего две старухи; несмотря на жару, обе одеты в плащи made in USSR (синий и бежевый), из черных галош торчат яркие (розовые и лимонные) носки.

Задумываюсь, что в городке действительно много стариков. Может, разговоры о катастрофе и преувеличены, на улицах хватает и юных мамаш с колясками. Но все же город потихоньку чахнет, а люди моего поколения (и младше) до сих пор стремятся в Ачинск, а то и вовсе в Красноярск.