Тим Каррэн - Шесть футов земли истлевшей

Но этого не произошло.

Я знал, где он будет.

Знал, что он будет сидеть в кабинете в окружении древних фолиантов и продумывать поглощение этого мира.

Мне не надо было его искать... Я шёл на запах.

Этот дом и так никогда не пах, как весенний луг солнечным днём, но сегодня всё стало гораздо хуже.

В воздухе стоял тяжёлый, удушливый запах, напоминавший смесь испорченной свинины и сгнивших трав.

Гнетущий запах прелой листвы и разлагающегося в чернозёме трупа.

Головокружительная, тошнотворная вонь, которая заполняла мои ноздри и проникала в голову.

У двери кабинета я замер и выдохнул.

Наверно, я ждал достойного повода, чтобы развернуться и убежать. Не знаю.

Меня бросало то в жар, то в холод, а во рту неприятно горчило.

Руки и ноги стали ватными, словно мне недавно укололи двойную дозу димедрола.

Внутренности скрутило.

Я слышал доносящиеся из комнаты звуки... Падающие книги, шум и голоса. Да, странные, жуткие бесплотные голоса.

Они говорили на немецком, немного на латинском, а по большей части на каких-то непонятных гортанных языках, которые нормальный человек даже не сможет воспроизвести.

И в одном я был полностью уверен: из-за двери доносилось множество голосов.

Но, несмотря на их различное звучание, я каким-то образом был полностью уверен: все они принадлежали одному человеку.

Может быть, то существо, что жило в Вердене, высосало разум десятков жителей Кобольддамма и сохранило их в клетках собственного организма.

Откуда мне знать?

Я прислушивался к звукам за дверью и понимал, что всё это закончится нехорошо.

Я тихонько снял фонарь с поясного ремня.

Это был фонарь фирмы Коулмен с двойным фитилем.

Я поджёг его зажигалкой и приспустил заслонку.

Сжимая фонарь в одной руке и ведро бензина в другой, я пнул ногой дверь.

Я сделал шаг вперёд, и в лицо мне ударила жаркая волна разложения, чуть не заставив вывернуться меня наизнанку.

Я услышал влажный, скользящий звук и клацанье зубов.

Я полностью открутил вентиль, и нечто завизжало громко и пронзительно, я почувствовал его зловонное дыхание на своём лице.

Фонарь был мощным и прекрасно освещал комнату, загоняя тени по углам и под стол и позволяя мне всё отлично рассмотреть.

На первый взгляд мне показалось, что по комнате прошёл ураган: все книги свалены на пол, у многих оторваны корешки и переплёты.

Сверху на книгах, как осенние листья, валялись пожелтевшие страницы древних манускриптов. Я разглядел осколки стекла и битую посуду.

У кого-то или чего-то была грандиозная истерика.

Я не видел нигде Крофта... Но слышал его дыхание; дыхание туберкулёзника: свистящее и булькающее, словно лёгкие его были полны сухих листьев и воды.

На столике у камина стояла коллекция древней стеклянной алхимической посуды.

Часть её была разбита вдребезги, но кое-что сохранилось: реторты, дистиллятор, колбы с узким горлом, наполненные грязно-бурой жидкостью. А рядом с ними были разбросаны листы бумаги со странными символами и наспех набросанными схемами.

Я поставил ведро на пол и вскинул револьвер.

- Покажись! - крикнул я и сам поразился, насколько чётко и ясно звучал мой голос.

Снова это влажное, шумное дыхание.

- Криг, - прозвучал голос, и он точно не принадлежал Крофту. - Погаси... Погаси этот фонарь. Ты выжигаешь мне глаза. Выжигаешь глаза...

Даже не сомневаюсь.

Ибо теперь Крофт стал тем, кто принадлежит тьме.

Провести четыре сотни лет в гробу - это вам не шутки!

- Выйди, чтобы я тебя видел, - потребовал я. - Покажись, Верден.

Дыхание моментально прекратилось, и я услышал скрежет.

Из-за дивана вышло существо, которое пряталось там в поисках такой привычной для него темноты.

Крофт - точнее, существо, в которое он превратился - было абсурдно до крайности.

Оно было сутулым, как человек с искривлением позвоночника.

Левая рука была лишена кожи и наружу выступала плоть цвета варёных раков.

Узловатые, переломанные пальцы длиной от двадцати пяти до тридцати сантиметров казались абсолютно бесполезными.

А лицо его... Господи! Бугристое, неровное, с отвратительными грибковыми наростами, полностью искаженное и деформированное, лишённое костей и изрытое, как губка.

Плоть блестела белым, как мясо моллюсков, и по ней струилась сеточка алых сосудов.

Пучок напоминающих волосы нитей рос от выпуклой нижней губы прямо в гортань и грудную клетку, как корни растения.

Он неуклюже потащился ко мне, ухмыляясь ртом, больше напоминающим простой разрез в куске недопеченной свинины.

И при этом рот располагался почти вертикально, да и всё остальное лицо было смещено вправо; туда, где должно было находиться ухо.

Я увидел один чёрный, студенистый глаз...

Второй, наверно, находился где-то в области угла челюсти.

- Так, так, так, Криг, - произнёс он глухо, словно разговаривая с полным ртом. - Больше нет смысла притворяться и разыгрывать тебя карнавальными костюмами, так? Как видишь, этот бодрый ублюдок Крофт спрятал своё тело за растительными припарками и мазями, которые задерживают меня в этом треклятом состоянии.

Из-за безумия сложившейся ситуации мне захотелось и самому расхохотаться, как свихнувшемуся.

Я стою и разговариваю с законсервированным чудовищем из другого измерения, у которого прекрасно подвешен язык?!

- Не подходи ко мне, Верден, - предупредил я, и мой голос сорвался.

Он старался держать лицо подальше от света.

- Похоже, мы находимся в затруднительном положении, не так ли? Кажется, у тебя на руках расклад получше, но как ты его разыграешь? Может, послушаешь, что я могу тебе предложить, а? Власть? Богатство? Женщины? Я - тот, кто может двигать миры и гасить звёзды. Я - всё и вся...

Он начал разглагольствовать о том, что мог бы сделать для меня, с каждой фразой подходя всё ближе и ближе, что было непросто, учитывая тот факт, что его левая нога заканчивалась не стопой, а пучком вывернутых атрофированных щупалец.

Но я знал, в каком положении он находится. Знал, что ему нужно другое тело для перерождения. Моё тело. И он его не получит.

- Криг, послушай меня, я могу...

Я не стал его слушать.

Я нажал на спусковой крючок: первая пуля пробила отверстие в его груди, а вторая вырвала большую часть его горла.

Третья в клочки растрепала алую голую руку.

Удар заставил Вердена отшатнуться, но не остановил его.

Он начал делиться.

Похоже, после столетий, проведённых в гробу, он не собирался сдаваться после пары-тройки пуль.

Его плоть вскипела и покрылась пузырями, и взрывалась сотнями розовых усиков, и на конце каждой был чёрный узелок.

Они хлестали, как плети; устрично-серые глаза смотрели на меня, и в их злобном иноземном взгляде читалась ненависть.