Михаил Ежов - Фаталист

– Как знаешь. Я вернусь в грот, забыл там кое-чего. А ты смотри… Много вас тут?

– Один я, – уныло ответил пристав, взглянув на плотно стоящие в темноте деревья. Должно быть, ему казалось, что за каждым из них скрывается если не убийца с эспадроном, то леший или кикимора. – Гиблое здесь место, – словно угадав мысли Печорина, проговорил он. – На болоте сад-то разбили. А сколько тут народу потонуло в былые времена, один Бог ведает…

– А почему ты без фонаря?

– Не велено. Чтобы душегуба не спугнуть.

Григорий Александрович вздохнул. Ловушка для убийцы была подготовлена Вахлюевым спустя рукава. Для отписки, так сказать.

– Ну, прощай, – сказал он и, развернувшись, зашагал обратно через заросли.

Приставу повезло, что Печорин промахнулся. После пробежки, в темноте, да еще на приличном расстоянии попасть в движущуюся мишень из однозарядного пистолета не так-то легко. На самом деле почти невозможно. Вероятно, звук выстрела испугал полицейского, и тот, споткнувшись, упал. Что ж, тем лучше. Лишний грех на душу брать не хотелось.

Добравшись до грота, Печорин первым делом осмотрел рисунок на потолке. Линии поблекли, но были еще различимы. От чего зависела их яркость?

Пока Печорин стоял под рисунком, тот стал немного ярче. Григорий Александрович вытащил из кармана мелок, и линии буквально вспыхнули. Ага!

Печорин поднял руку и провел мелком по камню. На полке осталась белая светящаяся линия. Вот, значит, как…

Григорий Александрович поднес обломок к носу и осторожно понюхал, но никакого запаха не ощутил. Если тут и была какая-то химия, то понять этого подобным способом оказалось нельзя. И вообще Печорин был уверен, что ощущает действие электричества. Да и цвет линий походил на разряды молнии. Даже пахло сейчас в гроте уже не тлением, а опять озоном – как после грозы.

Спрятав мелок в карман, Григорий Александрович вышел из грота и зашагал к дому. Он решил, что не станет пока ни с кем делиться своим открытием. Полицеймейстер не заслуживал этого своим халатным отношением к расследованию, а Скворцов… градоначальника волновало лишь одно – будет ли схвачен убийца до высочайшего визита; электричество и загадочные рисунки его не заинтересуют.

Печорин держал руку в кармане, сжимая мелок, пока тот не перестал колоть пальцы. Похоже, существовала связь между этим его свойством и близостью к гроту.

Интересно, кто нанес рисунок на потолок и зачем ?

Утром Печорин отправился к Раевичу. Ему хотелось разобраться, что тот за человек. И проверить, не повторится ли видение, когда лицо московского франта необъяснимым образом превратилось на долю секунды в морду жуткого чудовища.

Однако дома у Раевича Григория Александровича ждало разочарование: банкомет уехал кататься за город вместе с Лиговскими и другими отдыхающими. Подумав, Печорин решил, что это неплохой способ познакомиться получше и с ним, и с маленькой княжной.

Вернувшись домой, он переоделся, сел верхом и поскакал в степь.

Григорий Александрович был в черкесском костюме и походил издали на кабардинца: ни одного лишнего галуна, ценное оружие в простой отделке, мех на шапке не слишком длинный и не слишком короткий, ноговицы и черевики пригнаны со всевозможной точностью, бешмет белый, черкеска темно-бурая.

Печорин долго изучал горскую посадку, чтобы ездить на кавказский лад. Он держал четырех лошадей: одну для себя и трех для приятелей, чтоб не скучно было одному таскаться по полям. Приятелей, правда, у него не было, так что животные большей частью стояли в стойлах.

Григорий Александрович выехал на дорогу, ведущую из Пятигорска в немецкую колонию, куда водяное общество часто ездило на пикники. Дорога извивалась между кустарниками, опускаясь в небольшие овраги, где текли шумные ручьи под сенью высоких трав. Синие громады Бешту, Змеиной, Железной и Лысой гор возвышались вокруг амфитеатром.

Спустившись в один из оврагов, Печорин остановился, чтоб напоить лошадь. В это время на дороге показалась шумная кавалькада: дамы в черных и голубых амазонках, кавалеры в костюмах, составляющих смесь черкесского с нижегородским. Впереди ехал сияющий, как начищенный пятак, Грушницкий с княжною Мэри.

Дамы на водах верили, что горцы могут напасть среди белого дня. Вероятно, поэтому Грушницкий поверх солдатской шинели повесил шашку и пару пистолетов.

Высокий куст скрывал Григория Александровича, но сквозь листья он все видел и заметил Раевича на гнедой кобыле в сопровождении одного из своих банкометов. Москвич курил тонкую сигарку и щурился на солнце.

Когда Грушницкий и княжна приблизились к спуску, юнкер спешился и взял лошадь дамы за повод. Теперь Печорин мог слышать их разговор.

– И вы всю жизнь хотите провести на Кавказе? – спросила княжна.

– Что для меня Россия! – отвечал Грушницкий. – Страна, где тысячи людей будут смотреть на меня с презрением, потому что они богаче меня. А здесь эта толстая шинель не помешала моему знакомству с вами.

– Даже напротив… – проговорила княжна, краснея.

– Здесь моя жизнь протечет под пулями шумно и быстро, и если бы Бог каждый год посылал мне один светлый женский взгляд, один, подобный тому, который…

Ему не удалось закончить фразу, потому что Григорий Александрович ударил плетью лошадь и стремительно выехал из-за куста.

– О боже! Это черкес! – вскрикнула княжна в ужасе.

– Не более чем ваш приятель, – ответил Печорин, указав глазами на Грушницкого. – Я не представляю для вас опасности.

Маленькая княжна заметно смутилась. От своей ошибки или оттого, что ответ Печорина показался ей чересчур дерзким? Григорий Александрович надеялся, что верно последнее.

Грушницкий вперил в Печорина осуждающий взгляд, но тот сделал вид, что не замечает его. Он не стал продолжать разговор с княжной, а вместо этого проехал навстречу кавалькаде и, поравнявшись с Раевичем, развернул лошадь. Банкомет взглянул на него и, поскольку Григорий Александрович остался рядом, заговорил:

– Кажется, вы приходили играть. Вас привел Вернер.

– Совершенно верно. Тот вечер трудно забыть.

– Отчего же?

– Помилуйте, тогда стрелялся Вулич.

– Ах! – Раевич вскинул брови и выпустил густое облако табачного дыма. – Разумеется! Счастливый случай. Вы сами тоже, как я видел недавно, решили испытать судьбу. Я говорю, разумеется, о том пьяном казаке. Только это ваше геройство не принесло вам никаких дивидендов.

– Да разве геройство должно служить к материальной выгоде? – спросил Григорий Александрович, отметив про себя, что банкомет, похоже, окончание его маленькой эскапады все-таки застал, а не ушел раньше, как он поначалу думал.