Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

Толик вышел в круг, в полной готовности к схватке. Шкас тоже не спеша подошёл к Чеху.

— Финки, и другое железо сбросить! По-серьёзному друг друга не коцать! Ведь мы друзья, а ваш предстоящий махыч можно считать типа спортивным соревнованием! Вы готовы? — спросил Чех, пристально глядя на Толика.

Тот кивнул, затем Чех перевёл взгляд на Шкаса. Тот тоже был готов, хотя никак не отреагировал на вопрошающий взгляд Чеха.

— Ну вот и отлично! А мы с пацанами посмотрим, поучимся! — усмехнулся Чех, и покинул импровизированную арену.

Шкас и Толян ходили кругами, повернувшись друг к другу вполоборота. Каждый из них прощупывал взглядом своего противника, прицеливался к нему. Прошла минута, перед тем, как Шкас резко бросился на Толю. Тот отбил выстреливший в него кулак, и корпусом тела ушёл от удара. Они вновь принялись ходить кругами — это стало похоже на какой-то древний, языческий танец. Затем Толя резко выбросил вперёд ногу, которая должна была попасть в голень Шкаса — но тот предугадал этот удар и, будучи готовым к нему, сумел вовремя отскочить в сторону. Он тут же контратаковал Кардана, сильным боковым ударом в корпус, от чего тот чуть подпрыгнув, тихо охнул — но тут же схватил противника за руку, вывернув её, он подставил корпус своего тела под плечо Шкаса, и с силой швырнул его, перекинув через себя. Казалось, что земля содрогнулась от падения тяжёлого тела. Шкас ловко вскочил, и неожиданно бросился на Толю, вдавив его своим плечом в бампер «УАЗа». Толя ударил его двумя руками одновременно, удар пришёлся в область шеи, но ожидаемого эффекта удар не принёс. Шкас резко отвёл в сторону правую руку, и с силой припечатал Толю к капоту машины. Удар был очень сильным, послышалось, как хрустнули хрящи, и беспомощно промялось железо капота. Из губы и носа хлынула кровь, но Кардан не обратил на это внимания, — он обхватил противника руками, ударил его лбом о переносицу, отчего тот ослабил хватку, затем, будто циркач, он перекувырнулся через него, потянув тяжелое тело противника за собой. Шкас рухнул на землю, а Толя, несколько раз перекувырнувшись через спину, быстро встал на ноги, и вновь развернулся лицом к противнику, ожидая, пока тот не поднимется с земли. Шкас поднялся быстро, и они вновь закружились в боевом танце.

— Это они только разминались! — сказал Чех Крапу. — Сейчас жара будет!

Лица обоих бойцов были перепачканы свежей кровью. Толпа ожила, и каждый подбадривал громкими криками боевика своей бригады. Шкас вновь попытался достать до лица Толи своим кулачищем, но тот перехватил его руку, и заломил её. Шкас осел на землю, сжав зубы от сильной боли, он не издал ни звука. Превозмогая боль, он с силой ударил головой в лицо Толи, тот на долю секунды растерялся — этого мига хватило покрасневшему Шкасу для того, чтоб высвободится из захвата, и нанести противнику сильный удар под дых. Крап безучастно смотрел на бой, казалось, что ему нет дела до происходящего. Зрители плотным кольцом сомкнулись вокруг бойцов, обступив их со всех сторон. Кольцо сужалось.

— Мочи, падаль Московскую! — вдруг просипел чёй-то голос в толпе.

— Кардан, рви эту шваль! — вторил ему другой голос.

Крап видел, как многие из увлечённых боем бойцов, положили руки на рукояти своего оружия.

— Хорош! — вдруг резко и неожиданно выкрикнул Крап.

Бойцы, сверля друг друга ненавидящими взглядами, замерли как по команде, и переключили своё внимание на остановившего бой человека. Толпа резко утихла, послышались неодобрительные возгласы, все взоры были устремлены к Крапу.

— В чём проблема? — излишне спокойно спросил его Чех, который был не рад остановке разгоревшегося боя.

— Не в чём! Если не считать того, что они сейчас друг другу кости переломают! У нас нет времени, чтобы возится с двумя калеками!

— А как же уговор?!

— Уговор! — повторил в усмешке Крап. — Пацаны повеселили братву, предлагаю засчитать ничью!

Толпа недовольно гудела. Зрители хотели продолжения боя — они хотели крови! Каждый из них болел за свою бригаду.

— Отойдём? — спросил он Чеха.

— Все стоят на местах, мы подойдём через минуту! — громко проговорил Чех, обращаясь к толпе.

Они отошли за машины.

— Ты что, — заговорчески шептал Крап, — Не видишь, что происходит?

— А что происходит? — удивился Чех.

— Мы с тобой сотворили косяк! Если твой Шкас замочит Толяна, — то мои бойцы перестреляют твоих, и наоборот — ведь все при стволах! Ты посмотри на их лица! Они готовы грызть друг друга! У нас другой враг, и нам нужно в пучке быть! Наши бойцы должны так ненавидеть их — поисковиков! Нужно прекращать этот бой, пока не полилась кровь!

Чех задумался, отошел от машины, оглядел толпу боевиков, окружившую бойцов вплотную.

— Ты прав! — наконец, вымолвил он. — Теперь нужно как-то разрулить эту тему!

— Объявим ничью! Сгрузим пацанам «хрустов» — по половине от того, что обещали. Ты — своему, я — своему! А бой можно будет продолжить, но не здесь, и не сейчас!

— Можно будет продолжить махыч после дела, когда мы все соберёмся в твоей, или моей бане.

— Согласен! — Крап протянул руку Чеху, тот принял её.

— Бой окончен! — громко объявил Чех. — Победила дружба — оба пацана ништяк машутся! Мы с Крапом решили, наградить обоих! Каждому выпишем по двадцать пять штук зелени! Окончательный махыч переносится на потом, когда дело доделаем, и кости в бане попарим, тогда и схлестнетесь по серьёзному! — обратился он уже к самим бойцам.

Шкас подошёл к Толику, и они пожали друг другу руки. Толпа одобрительно загудела.

— А теперь обед! — громко прокричал Крап, отводя перемазанного кровью Толяна в сторону.

— Ты бы его ушатал! — подбодрил Крап своего водителя. — Не зря именно ты штурвал на моей тачке крутишь!

— Спасибо, шеф! — перемазанный кровью Толя, был счастлив.

Он только что наглядно показал боссу, чего стоит — теперь каждый боец будет его уважать! Да ещё и денег подзаработал — двадцать пять штук грина!

Боевики подтащили, и поставили рядом друг с другом несколько деревянных ящиков, выкрашенных свежей зелёной краской. На эти ящики настелили белоснежную скатерть, которая тут же, — словно сказочная скатерть-самобранка, — обросла всевозможными продуктами и напитками. Из продуктов, кроме различных консервов, было жаренное мясо, заранее приготовленный плов, расфасованный по пластиковым, пищевым, контейнерам. Копчёная, нарезанная ровными дольками, золотистая рыба, сёмга, сельдь, бутерброды с маслом и красной икрой, — каждый из которых заботливо обёрнут белой, пищевой бумагой. Один из москвичей притащил коробку, в которой находились, обёрнутые целлофаном, пластиковые тарелки с какой-то едой. Багажник одной, ближней к столу машины, был полностью забит коробками с армейскими сухпаями. Из напитков в основном была водка. Несколько коробок с соком, десяток бутылок виски, текилы, рома — небольшая канистра с медицинским спиртом. Толпа разделилась на две группы — Чехи и Московские. До вечера каждый мог заниматься своими личными «делами» — кто в карты сел играть, кто-то чистил оружие, кто загорал…только Шкас, постоянно находился рядом с курсантом. Он, казалось, и забыл про недавний бой — сейчас его мысли полностью занимал полуживой курсант. Шкас приковал его руку к гнутому «кенгурятнику» пострадавшей в аварии машины, и сам расположился рядом. Он постоянно тихо ему что-то говорил, отчего и без того бледное, — в кровавых подтёках и синяках лицо, — становилось ещё белее. В руке у закоренелого преступника время от времени поблёскивал нож, с широким лезвием, который тот подносил к лицу курсанта, «ласково» гладил наточенным до состояния новой бритвы лезвием шею курсанта, иногда чуть прикасаясь к тонкой коже. От таких прикосновений на лезвие тот час появлялась алая кровь. Совсем тихо играл шансон в магнитоле одной из машин. Если не видеть Шкаса, и курсанта — то со стороны могло бы показаться, что местная братва решила покутить на природе, разве только без баб, с оружием, и без криков и воплей — все вели себя тихо… Егерь сидел в «УАЗе», склонившись над картой — на которой уже были выведены разными цветами какие-то стрелки, кружочки, сокращения. Периодически он сверялся с компасом, который лежал на сидении. Он что-то уловил… какие-то незаметно наступившие метаморфозы, словно бы изогнувшие привычный мир. Терех почувствовал, что вокруг него что-то меняется. Только что? Такое чувство бывает, когда сидя на залитом солнцем пляже, ты видишь, как синее небо пожирают медленно наползающие чёрные тучи… грядёт шторм. Он отложил карту, убрав её в кожаный планшет, и долго вслушивался в еле доносящиеся тихие голоса людей, собравшихся в этом лагере. Немотивированная тревога охватила его — Егерь привык, что у любого явления есть объяснение — причина, следствие, и связь между ними. Но сейчас он не мог объяснить внезапно нахлынувшую на него тревогу. Он вышел из машины, обошёл лагерь — и тут он понял, что вызвало тревогу в его душе. Запах. Пахло так, словно после удара молнии в дождь или туман. Пахло так, как может пахнуть сильно искрящая статическим электричеством синтетическая майка или кофта. «Откуда взялся этот неприятный запах? Где его источник?» — Егерь оглядел окружающих его людей, занимавшихся своими делами, и ничего будто не чувствующих. Терех прислушался, абстрагировавшись от тихих голосов подельников: «Кажется? Нет, точно — тихое, еле уловимое пощёлкивание. Откуда исходит звук? Источник звука — это дерево, под которым двое разложили пулемёт, дуло которого, словно стрелка компаса, направлено в сторону лагеря поисковиков. Нет, звук исходит так же и с противоположной стороны — от реки. Нет, звук исходит отовсюду!» — он постоял ещё какое-то время, затем, сплюнув, вернулся к машине, так и не отыскав объяснения невиданным и незнакомым до этого времени природным явлениям. Крап и Чех уже распили на двоих бутылку виски, когда вдруг в лагере началась суматоха.