Григорий Гончаров - Бункер 'BS-800'/ der Fluch des Reichs.

— На какой частоте бакланят? — спросил Чех.

— На разных частотах! То на одной, то на другой. У меня сканер стоит, он по десять частот в секунду обрабатывает!

Вдруг голос ругающегося человека стал чётким и громким, фоновое шипение резко пропало. Было похоже, что по ту сторону эфира, держат включённой кнопку передачи, и при этом ведут разговор с другим собеседником. Говорил «немец» с сильным акцентом, но уже на русском, с большими паузами между слов:

— Вас задание ты иметь майн лес?

Его собеседник молчал. Связь была очень хорошей, слышалось даже учащённое дыхание.

— Какой твой задание ты иметь здесь! — неожиданно громко крикнул «немец» так, что держащий в руках рацию Чех сам невольно вздрогнул.

Послышался глухой удар, и сдавленный крик, смешанный с всхлипываниями. Кто-то втягивал воздух сопливыми, или разбитыми в кровь ноздрями.

— Я с Чехом приехал… за поисковиками! — вдруг отчётливо проговорил собеседник, голосом Шмыги.

Чех и Крап переглянулись.

— Партизанен? — спрашивал немец, немного успокоившись. — Сколько партизанен? Много? Эйн, цвэй, дрэй? — начал не спеша считать он строгим учительским тоном.

— Двадцать! — ответил Шмыга.

— Какой ты иметь имя? — спрашивал немец.

— Шмыга; — ответил тот.

Немец зычно засмеялся, вместе с ним, тише, смеялось ещё несколько человек.

— Щмига-Иван! — послышался смех, — Где есть твой друг, остальной партизанен?

— Недалеко, там, на поле, у реки.

— Оружие? Винтовка, машиненпистоль, миномёт?

— Нет миномётов. Автоматы, пулемёты, гранаты; — сообщал Шмыга.

— Гут, Иван, гут! — одобрил немец, но уже как-то вяло, отстранённо, словно бы он переключил своё внимание на что-то более важное.

Раздался громкий хлопок, от которого вздрогнул уже Крап. Что-то тихо говорили по-немецки, затем, голос немца, допрашивающего Шмыгу, вновь сделался громким, будто бы он сидел рядом, в джипе. Он обращался к ним, к Чеху и Крапу:

— Партизанен, капут! Иван, слишать меня? Иван, отвечать!

Бандиты переглянулись. Чех медленно поднёс рацию к сжавшимся в тугие струны губам:

— С кем говорю?

— О, Иван, я есть командир! Я есть делать тебе капут, Иван, их верд убивать! — как-то радостно, торжественно, сообщил немец. — Не надо бояться, Иван, я скоро приду, ждите!

— Ты кто такой! — крикнул в рацию Чех.

— О, злой русиш таген [55] Медведь , гут! Ждите, Иван!

— Ты, сука, отвечай, бляд, ты кто нахуй такой? — кричал Чех, брызгая слюной на мембрану микрофона, слегка привстав и уперевшись головой в мягкий потолок машины. — Сучары, шутить решили со мной, да? Я вас всех, слышите, блядь, шутники, из-под земли достану! Всех в капусту покрошу, суки! Отвечай, гнида!

Но рация молчала, лишь тихо потрескивали помехи. Бандиты переглянулись.

— Не нравится мне всё это; — сказал Терех, — Это ж, в натуре, Шмыга был, я его сразу, по голосу, признал!

— Эти маразоты поймали его, и разыгрывают перед нами спектакль! — до скрипа сжав зубы, сухо проговорил Чех. — Сколько до рассвета? — спросил он у Егеря.

— Часов пять!

— Значит так, выходим сейчас! Не будем утра ждать!

— Какой план? — спросил Терех.

— Это ты мне скажи, я в разведке не служил! — недовольно, с вызовом, проговорил Чех.

— Я бы до утра подождал! — предложил Егерь.

— Нет, ждать нам не резон, они в курсе, что мы здесь! — сказал Чех. — Что там им Шмыга напел? Всё выложил, что знал! Они над нами уже и посмехаються, вон как чётко под немцев работают! — Чех сильно потряс сжатой в кулаке рацией. — Надо мною так ещё никто не шутил! Ответят они за всё! И за Шмыгу, в первую очередь! Какой план, Колян? — вновь обратился он к Егерю, на этот раз уже более спокойно.

Терех с минуту молчал:

— У нас две машины с люками в крышах — ставим туда пулемёты. Третий пулемёт ставим на «Т-3», в кузов. Четвёртая машина с автоматчиками. Бойцов всех по машинам распределить. Едем без фар. С фланга подгоняем к лагерю машину — «Ленд-Ровер» пойдёт, — если фары у него работают. Ставим его наперерез дороги, в метрах пятистах от лагеря, врубаем фары — и ставим двух бойцов с «Калашами» — пусть пошумят: стреляют короткими очередями, меняя друг друга, с подствольников пусть палят. Они будут нас прикрывать. Поисковики будут по «Роверу» стрелять, когда мы к ним подойдём, и откроем огонь из пулемётов. В это время, наша пехота рассредоточится вокруг лагеря, и под прикрытием пулемётов, возьмёт его в клещи с трёх сторон. Главное — чтоб пулемётчики трезвые были, чтоб своих же пацанов не постреляли! Три или четыре человека надо здесь, в лагере оставить. У одного — пулемёт, прикрытие, у другого — сигнальный пистолет — он будет периодически осветительные ракеты выстреливать. У третьего рация — он будет корректировать общие действия. Вам, думаю, тоже лучше в лагере схорониться, чтоб под пулю не попасть!

— Ты за кого нас держишь? — недружелюбно спросил Крап.

— Ссыкунами были бы, сюда не поехали б! Но там всякое может случиться, лев без головы — просто кусок мяса! — спокойно отвечал Терех.

— Хорошо сказал! — одобрил Чех. — В лагере остаёмся мы: ты Терех, будешь через инфрокрасник за обстановкой наблюдать, и рация при тебе будет. За командира, одним словом. Я — буду ракеты выстреливать, один боец — Паша Медицина, пусть на пулемёте сидит, Крап пусть за тылами нашими приглядывает, от этих поисковиков, можно всего ожидать!

— Добро! — бодро согласился с поправками Егерь.

— П-а-ц-а-н-ы! — неожиданно ожила рация хриплым, с трудом узнаваемым, голосом Шмыги. — Пацаны, слышит меня кто? — медленно, с трудом произнося каждую букву, говорил он.

— Чех на связи! Что у тебя! — как ни в чём не бывало, спросил Чех.

— Я… у меня… — он замолчал, затем хрипловатый его голос снова появился в эфире:

— Я, кажется… умер!

— Брось нести чушь! Ты где?

— Где-то под землёй, в помещении… с бетонными стенами. Мне страшно! Они оторвали мне голову!

— Ты как же рацией тогда пользуешься, если кумпол тебе отпилили? — так же беспристрастно разговаривал с подчинённым Чех.

— Рации нет, тут можно без неё… Я вижу волны, — он замолчал, — Тут много немцев, они все мёртвые и… — он замолк вновь, на несколько секунд, подбирая слово. — …Злые! Бегите отсюда, пацаны, бегите! Мне уже конец, пацаны, я умер!

— Пётр, тебя ещё колбасит, слышишь? — пытался успокоить своего боевика Чех. — Пашины колёса ещё действуют! Засунь два пальца в рот, слышишь, выблюй эту дрянь!

Но рация молчала.

— Шмыга, скажи, где ты?! Мы вытащим тебя, кореш, слышишь, только скажи, где ты! В лагере ихнем?

Рация не отзывалась.

— Так и есть! — сказал Чех. — Они его заставляют фуфло прогонять. На что они надеются? Что мы поведёмся? Обоссым штанишки, и побежим отсюда? Глупо! Своими шутками они лишь подписали себе окончательный приговор!