Дуглас Клегг - Человек-Хэллоуин

Стоуни поднялся и протянул Лурдес руку. Она поглядела на него вопросительно, но встала, и они прошли к заграждению перед алтарем.

— Я беру тебя на вечные времена, будь мне законной венчанной женой, — опустившись на колени, произнес Стоуни.

Лурдес широко улыбнулась.

— Ты ненормальный! — шепотом воскликнула она.

— Обещаю любить тебя, уважать и беречь до конца моих дней, — продолжал Стоуни. — Защищать и заботиться в болезни и здравии…

— Там не совсем такие слова.

— Пока смерть не разлучит нас. Нет, пока Бог не разлучит нас, пока ты не разлюбишь меня, пока Вселенная не рухнет.

Стоуни устремил взгляд на крест.

— Ты не веришь в Бога, язычник, — сказала Аурдес, легонько отталкивая его.

— Если веришь ты, верю и я, — возразил он.

— Я верю.

— Я тоже верю.

Стоуни улыбнулся, потянулся к ней и поцеловал. Ее губы раскрылись навстречу ему, но не страстно, как когда они занимались любовью, а нежно, словно они дарили друг другу свое дыхание.

Молния осветила церковь, и синие, красные, желтые кусочки стекла на миг вспыхнули.

— Мне пора идти, — сказала Лурдес через некоторое время.

Дождь прекратился, а они все стояли на коленях перед алтарем Стоуни не хотел отпускать ее руку.

— Я тебя провожу, — шепнул он.

— Нет, кажется, мне лучше побыть одной. Просто подумать. Нам обоим есть над чем поразмыслить, Стоуни. Если мы поженимся…

— Если? — удивился Стоуни. — Уже все законно. Перед Богом. Ты, я и ребенок. Семья.

— Ай, ну тебя! — Лурдес покачала головой. — Ты смеешься надо мной.

— На Небесах не бывает разводов.

Стоуни помог ей встать.

Слезы блеснули в уголках ее глаз.

— Это не шутка?

— Нет. — Он поцеловал ее глаза. — Отвечаю за каждое слово.

— Отец меня убьет.

— Мои тоже не придут в восторг.

— Я серьезно, он может.

— Тогда давай убежим.

— Не говори глупостей.

— Я тоже серьезно, — сказал он, — Можем взять машину матери и уехать куда-нибудь. Я найду работу. Я скопил денег.

— Каким образом?

— Откладывал то, что платили богачи за стрижку лужаек, — улыбнулся он.

Ложь обжигает душу, но сейчас он хотел лишь одного: вселить в Лурдес уверенность. Именно сейчас.

— Мы поговорим об этом позже.

— Когда позже? Скоро все будет видно. Скоро они сами обо всем догадаются. Тебе придется идти к докторам, и вообще…

— Не надо. — Лурдес смахнула слезы. — Даже если мы убежим, все равно в конце концов вернемся сюда. И будет еще хуже.

— Вот что… — начал Стоуни, с трудом веря, что эти слова слетают с его языка, но чувствуя, что нужно спешить. — Встретимся завтра перед уроками у Норы. Пораньше, часов в семь. Тогда все и решим — ладно?

Она кивнула и посмотрела на него с интересом.

— Ладно. Но я ничего не обещаю, Стоуни.

— Договорились, — согласился он. — Давай я все-таки провожу тебя до дома. Можем поговорить по дороге.

— Нет, мне в самом деле необходимо сейчас побыть одной и все обдумать.

Прежде чем уйти, Лурдес легко коснулась его лица.

Стоуни остался и еще долго сидел перед алтарем. Что он делает? Что, черт побери, он творит? Пятнадцать лет, женитьба, ребенок, семья, ответственность…

Он представил лицо отца, слезы матери, презрение брата…

— Могу я чем-нибудь помочь? — спросил кто-то.

Стоуни обернулся. Он не услышал, как подошел этот человек. Священник.

— Здрас-с-сьте, — произнес Стоуни в смущении. — А это можно — находиться в церкви без разрешения? — Я просто… восхищаюсь вашей церковью.

— Да, церковь красивая. Многие наши прихожане в последние годы начали посещать новые церкви за городом, но эта одна из самых красивых, как мне кажется.

Священнику было за сорок:, светло-каштановые волосы уже тронуты инеем седины. Он подошел к алтарю, протянул руку.

— Я отец Джим.

— Стоуни Кроуфорд.

Стоуни пожал протянутую руку. Очень холодную.

— Знаю, — сказал священник. — Я присутствовал при твоем рождении.

Стоуни пробрал легкий озноб. Он провел в городке всю свою жизнь и ни разу не встречал этого священника Он поднялся.

— Правда? Я могу уже целую книгу написать о том дне. Как мама сидела в машине, как звал на помощь Джонни Миракл.

— И шел дождь, — кивнул отец Джим — Я услышал крики Джонни с другой стороны площади и бросился на помощь. Но ты уже успел родиться.

Стоуни улыбнулся.

— Н-да-а…

— Ты хорошо себя чувствуешь, Стоуни?

— Отлично.

— Ты какой-то бледный.

— Может, немного замерз.

— Что ж, — произнес отец Джим, касаясь его плеча. — Если тебе вдруг потребуется совет, не стесняйся, приходи ко мне. Хорошо? Католики, протестанты — мы ведь все братья во Христе, даже если ты не считаешь себя набожным. Ты меня понимаешь?

— Конечно, — ответил Стоуни. Ему не терпелось уйти. Он никогда не испытывал любви к церквям, а священники приводили его в смятение. Особенно отец Джим, теперь, когда они познакомились. Что-то такое в его глазах показалось Стоуни не совсем подходящим для священника, Стоуни не понял, что именно, но не хотел увидеть это еще раз.

— Стоуни, — окликнул отец его Джим, когда он был уже на полпути к выходу.

Стоуни обернулся.

— Да, святой отец?

— Ты удивительно похож на мать. Просто поразительно.

По дороге домой Стоуни думал, что это было на редкость странное утверждение — насколько он сам мог судить, они с матерью были совершенно не похожи.

— На кого мы охотимся? — шепотом спросил Вэн, проводя языком по ее шее.

Диана ничего не ответила, припав к земле рядом со своим конем. Дождь утихал, луна, почти полная, засияла над куполом из переплетенных сучков и ветвей.

«У меня есть нож, — думал Вэн, сжимая его, освобождая его от ножен тем же жестом, каким она несколькими минутами раньше высвобождала его мужское достоинство и проводила им по своему лону — у нее была не вагина, не влагалище и не промежность, а именно лоно, священное место между ее ногами. — И мой нож наготове. Мы поохотимся!»

«Я охочусь на все, что вижу!» — хотелось закричать Вэну, но он сдержался и промолчал.

На гребне невысокого холма у кромки леса появилась одинокая фигура.

— Наша добыча, — прошептала Диана, вставая во весь рост с луком и стрелой в руке.

То, что произошло потом, смутило Вэна. Ее голос каким-то образом начал звучать внутри его головы. Словно комар, залетевший в ухо, добирающийся до самых мозгов. Сначала он казался тихим жужжанием, но становился все громче, и вскоре Вэн уже явственно слышал его…

«— Кого ты хочешь убить сильнее всего на свете?

— Никого.

— О, нет, хочешь, Вэн Гробфорд. Ты хочешь стереть кое-кого с лица земли.

— Нет.

— Да. Не таись от меня, Вэн, скажи мне, кто это, скажи…

— Одна сука.