Стивен Кинг - Воспламеняющая

Может, не следовало придавать такое значение единственной ассоциативной реакции; так реагировали многие, и почти ни у кого не съехала крыша. Но Пиншо он не доверял. Пиншо слишком часто улыбался.

Внезапно холодный, кровожадный голос из самых глубин, из скважины, уходившей в недра подсознания Энди, произнес: Скажи ему, пусть идет домой и наложит на себя руки. Потом «толкни» его. Сильно .

Борясь с тошнотой, Энди в ужасе отогнал эту мысль.

– Ну что, – сказал Пиншо, с улыбкой оглядываясь, – возвращаемся?

– Конечно, – согласился Энди.

Итак, начало было положено. Но о Чарли он ничего не узнал.

От: Германа Пиншо

Кому: Патрику Хокстеттеру

Дата: 12 сентября

Тема: Энди Макги

В последние три дня я просмотрел все свои отчеты, прослушал большую часть записей и поговорил с Макги. Особых изменений с последнего обсуждения 05/09 не произошло, но тем не менее мне хочется немного отложить идею с Гавайями, если принципиальных возражений нет (как говорит капитан Холлистер: «Дело только в деньгах»).

И я уверен, Пат, в целесообразности проведения еще одной серии тестов – на всякий случай. После этого мы сможем с чистой совестью отправить его в лагерь на Мауи. Мне представляется, что эта последняя серия займет месяца три.

Пожалуйста, выскажи свое мнение, прежде чем я начну подготовку соответствующих документов.

Герм

От: П.Х.

Кому: Г ерму Пиншо

Дата: 13 сентября

Тема: Энди Макги

Не понял! На последнем совещании мы все – в том числе и ты – сошлись на том, что Макги – отработанный материал. Хватит шататься из стороны в сторону!

Если ты хочешь провести еще одну серию тестов – укороченную, – я не возражаю. На следующей неделе мы

начинаем эксперименты с девочкой, но полагаю, сотрудничество с ней надолго не затянется, и в немалой степени благодаря бездумному вмешательству сам знаешь кого. А пока оно будет продолжаться, может, совсем и неплохо держать ее отца под рукой… как «огнетушитель»???

И да, «дело только в деньгах», но это деньги налогоплательщиков, и легкомысленное отношение к ним редко поощряется, Герм. Особенно капитаном Холлистером. Помни об этом.

Уложи все тесты в шесть, максимум восемь недель, если, конечно, не получишь результатов… а если получишь, я лично съем твои «Хаш папис».

Пат

– Гребаный сукин сын, – поставил диагноз Герм Пиншо, дочитав служебную записку. Перечитал третий абзац: в нем Хокстеттер, тот самый, которому принадлежал полностью восстановленный «тандерберд» 1958 года выпуска, попрекал его деньгами. Он смял служебную записку, бросил в корзину для мусора и откинулся на спинку вращающегося кресла. Максимум два месяца! Ему это не нравилось. Он полагал, что требуются три. Чувствовал это…

Непрошеный и загадочный, перед его мысленным взором возник измельчитель отходов, который он установил дома. И это ему тоже не понравилось. Почему-то в последнее время измельчитель все чаще приходил на ум, и он никак не мог отделаться от этого образа. Приходил, если он думал об Энди Макги. Черная дыра в середине раковины, прикрытая резиновой диафрагмой… что-то вагинальное.

Пиншо еще дальше откинулся на спинку кресла и задремал. Неожиданно проснувшись, с тревогой отметил, что прошло почти двадцать минут. Пододвинул к себе чистый бланк служебной записки и написал ответ этому драному ворону Хокстеттеру, проглотив его карканье про экономное расходование средств. И воздержался от повторного требования продлить серию тестов на три месяца (а в его голове вновь возник образ гладкой черной дыры измельчителя отходов). Раз Хокстеттер сказал два месяца, значит, так и будет. Но если он получит результаты, Хокстеттер уже через пятнадцать минут увидит на своем столе пару «Хаш папис» девятого размера, вместе с ножом, вилкой и бутылкой размягчителя мяса.

Он дописал служебную записку, поставил подпись Герм и опять откинулся на спинку кресла, потирая виски. Разболелась голова.

В школе и колледже Герм Пиншо был скрытым трансвеститом. Ему нравилось надевать женскую одежду, потому что он выглядел в ней… ну очень красивым. На первом курсе колледжа он входил в «Дельта Тау Дельту», и два члена студенческого братства разоблачили его. Ценой их молчания стало ритуальное унижение, от которого Пиншо получил огромное удовольствие.

В два часа ночи «братья» раскидали мусор по общественной кухне и заставили Пиншо, одетого только в женские трусики, пояс с чулками и бюстгальтер, набитый туалетной бумагой, все собрать и вымыть пол. При этом в любой момент туда мог забрести еще кто-то из студентов, чтобы перекусить.

Инцидент закончился совместной мастурбацией, за что Пиншо, очевидно, должен был быть благодарен: вероятно, именно это и заставило парней сдержать слово. Но он все равно вышел из братства, испытывая ужас и отвращение к себе: главным образом потому, что случившееся его возбудило. С тех пор он ни разу не надевал женскую одежду. И не был геем. У него была очаровательная жена и двое детей, что и доказывало: он – не гей. О том унизительном, мерзком случае он не вспоминал долгие годы. И однако…

Образ измельчителя отходов, этой гладкой черной дыры, прикрытой резиной, остался. И головная боль усилилась.

Эхо, вызванное импульсом, который послал Энди, дало о себе знать. Пока ленивое и неспешное. Образ измельчителя с наложившейся на него идеей, что в женской одежде он, Герман, очень красив, то появлялся, то исчезал.

Но эхо наберет силу. Разовьется рикошет.

Который со временем станет невыносимым.

– Нет, – сказала Чарли, – все не так. – И повернулась, чтобы снова выйти из маленькой комнаты. Ее лицо было белым и напряженным. Под глазами выделялись темные лиловые мешки.

– Эй, куда, подожди минутку, – воскликнул Хокстеттер, вскинув руки. – Что не так, Чарли?

– Все, – ответила она. – Все не так.

Хокстеттер оглядел комнату. В одном углу стояла видеокамера «Сони». От нее провода шли через отверстие в стене из прессованной пробки к видеомагнитофону, установленному в соседней наблюдательной комнате. На столе в центре комнаты располагался стальной поднос с небольшими деревянными кубиками. Слева от него топорщился проводами электроэнцефалограф. Рядом возвышался заведовавший прибором молодой человек в белом халате.

– Это мало что объясняет. – Хокстеттер все еще отечески улыбался, но рассвирепел до безумия. И не требовалось уметь читать мысли, чтобы это понять: достаточно было заглянуть ему в глаза.

– Вы не слушаете, – пронзительно крикнула Чарли. – Никто не слушает, кроме…