Майк Гелприн - Самая страшная книга 2017 (сборник)

«…Зачем помогать ей? Она все равно уйдет, к другому, к другим, исчезнет, как солдат в воронке взрыва, как солнечный свет за клювастой маской чумного доктора, как улыбка, как грязь, как…»

«Довольно!»

На секунду ему удалось скинуть наваждение, голова очистилась. Эмиль понял, что это не его мысли или его, но ужасно исковерканные, испачканные, умерщвленные. Он попытался окончательно пробудиться от кошмара, но миг очищения был краток.

Он протянул руку.

Дина поняла, что он собирается сделать, и симпатичное личико исказил ужас. Глаза распахнулись, а потом их накрыла ладонь Эмиля и опрокинула в пустоту за спиной. В объятия мороя.

– Его можно убить, – сказала прошлой ночью бабушка, – когда он пьет кровь.

По стадиону прокатился надрывный вопль.

Существо одобрительно зарычало, прыгнуло, схватило девушку за волосы, бросило на живот в открытый кузов, рухнуло сверху и впилось в шею под основанием черепа.

Оно жадно, с чавканьем пило, луна раскачивалась на ненадежных качелях неба, а Эмиль – перепуганный насмерть Эмиль – кубарем скатился с холма, едва не проткнув себя острой кухонной сталью, и вбил нож в лопатку вампира.

Вырвал, ударил – «два сердца» – снова, правее. И отпрыгнул в сторону, оставив нож в уродливом теле.

Существо закричало, пронзительно, тошнотворно, но главное, безысходно – так кричат, когда все кончено. Продолжая верещать, чудовище выгнулось дугой, и Эмиль увидел кипящую в ранах кровь – вокруг ножа и там, где сталь оставила глубокий след. Кровь Дины.

Драгош упал, повис на веревке. Тело твари вздулось десятками нарывов, лицо превратилось в огромный багровый пузырь, а затем взорвалось.

Существо разлеталось на куски, как осколочная граната с начинкой из дымящейся плоти и горячей крови. Зверюга упала на проржавелую раму, дверца ударила по ногам Дины и беззубо застонала.

Вздрогнула, стиснула кулачки bunică Луминица, незримая петля отпустила морщинистую шею, и она вдохнула: полные легкие близкой и долгожданной смерти, уже можно, все вышептано, все сделано.

В степи сверкнули огоньки – пара десятков злых искр, которые водитель проезжающей фуры принял за сигаретные точки и удивился еще, что там за люди ночью стоят и курят. Странные люди встречаются в этих краях, подумал он.

Эмиль лежал на спине. На небе загорались звезды. Стадион молчал.

Младший Косма поднял к лицу руки. В мерцающей тьме они казались черными. Он хорошо знал, что блестит на его ладонях. Кровь мороя, кровь Дины, его новая кровь . Важная и безысходная, как кровь закончившегося детства, испачкавшая джинсы Дины, мертвой Дины, не его Дины, как кровь Лёшки, пробудившая старый фургон, как алый, спелый рассвет, как завтрашний день, в котором может быть что угодно – все или ничего.

«Я истребитель мороев», – пришла в голову мысль, и он засмеялся.

Может, теперь вернется папка? Он отдал тьме над степью Драгоша, и она не останется в долгу… может…

Эмиль опустил ладони на лицо, почувствовал слезы и робкую улыбку, осторожно расщепил языком пересохшие губы и коснулся липкой, живой пленки на собственной коже.

– Папа, посмотри, я правильно? – Мишка осторожно держал в сложенных щепоткой пальцах крючок, на который был насажен дождевой червяк.

– Да, – кивнул Олег. – А теперь плюй.

Мишка старательно сложил в трубочку губы и плюнул на червяка. Густая слюна, так и не оторвавшись от губ, вытянулась в ниточку и капнула на футболку сыну. Мишка, расстроенно засопев, стал грязной пятерней оттирать слюну – и в итоге намалевал на желтой футболке серо-коричневое пятно.

– Ну вот… – Он растерянно поднял глаза на отца.

– Только маме не говорим, – заговорщицки шепнул ему Олег. – Приедем домой, быстро застираем, она и не заметит. А на тебя свою рубашку накину, скажем, что типа большой рыбак уже.

– Хорошо, – заулыбавшись, закивал Мишка. – Не скажем.

Олег рукой взъерошил сыну волосы. Магическая фраза «Только маме не говорим» объединяла их вот уже лет пять – с того самого момента, как Мишка научился произносить что-то сложнее, чем «папа», «мама» и «нет». Маринка была скора на расправу и имела острый язык и тяжелую руку. Сгоряча прилетало всем: и сыну, и отцу. Олег вздохнул – а ведь когда-то ему это нравилось. Боевая девка, не дававшая спуску никому, которой палец в рот не клади, – это сразу очаровало его в ней, в общем-то не очень красивой девчонке. Крупноватая, с резкими чертами лица – в ней все преображалось, когда она впадала в ярость. Ее облик начинал дышать какой-то первобытной энергией, и крупная фигура вдруг становилась монументальной, а резкие черты – словно выточенными из камня резцом умелого скульптора. Ну, во всяком случае, так казалось влюбленному Олегу. «Валькирия моя», – нежно звал он Марину, а та, польщенная, смущалась и что-то нежно и неуклюже бормотала в ответ.

Но то, что будоражило и возбуждало в юности, во время любовных встреч, со временем перестало быть таким милым и интригующим, особенно когда перешло в область совместной жизни. Поначалу Олег списывал мгновенные перепады настроения и ярость по малейшим пустякам на беременность Маринки, потом – на постродовую депрессию, потом – на кризис трех лет совместной жизни… А потом понял: она всегда была такой. Просто он то ли не видел, то ли не хотел видеть, что его идеал – обычный человек, да еще и со своими весьма крупными тараканами в голове.

Разводиться он не собирался. Маринкины плюсы перевешивали минус ее склочного характера – да и, кроме того, все, что требовалось, это не злить ее по пустякам. Олег быстро научился скрывать свои косяки и промахи, а вскоре перетянул на свою сторону и Мишку. Они вдвоем тайком стирали испачканные вещи, покупали новые цветы вместо засохших от недолива или сгнивших от перелива, затирали тоналкой (да, приходилось идти и на такое!) синяки и ссадины – и молчали как партизаны, когда Марина начинала что-то подозревать. Страх перед женой и мамой был сильнее здравого смысла и совести.

– Папа, а где еще червяки?

– А что, все уже? – Олег заглянул в жестянку из-под собачьего корма. – А куда все подевались-то?

– Не знаю, – пожал плечами Мишка.

– У тебя же и не клевало ничего, где черви все?

– Не знаю, – Мишка обиженно насупился.

А, все понятно. Сыну не хватало силенок насадить плотнее или он, наоборот, перестаравшись, рвал упругие тельца – и червяки после каждой закидки падали на дно.

– Ну все, – Олег развел руками. – Больше нет.

– Ну а как же… – Мишка был готов совсем расстроиться.

– Давай на хлеб попробуем.

С хлебом дело совсем не пошло. Если на червяков хоть как-то клевало (или хотя бы были шансы на этот самый клев), хлеб моментально размокал, с каким бы остервенением ни катал Олег из него шарики.