Александр Варго - Невыживший (сборник)

Повсюду бродили студенты, их родители, преподаватели и аспиранты – активно шел прием документов для поступления. Самсонову, несмотря на инструкции охранника, пришлось дважды спрашивать дорогу, прежде чем он оказался перед распахнутой дверью кафедры. Полицейский вошел и оказался в уютно обставленной комнате, в дальнем конце которой сидел за столом Тавридиев. Справа виднелась маленькая переносная доска с шахматами, слева – стопка книг, одну из которых читал профессор. При появлении Самсонова он поднял глаза, снял очки в металлической оправе и указал на кресло из ротанга.

– Приветствую! – сказал он, когда полицейский уселся напротив. – Работаю над вашим запросом.

– И как успехи?

– Чай, кофе?

– Нет, спасибо.

– А я выпью. Врачи говорят, надо много пить в течение дня, – с этими словами Тавридиев встал и подошел к шкафу. Достал электрический чайник, проверил воду, включил. – Если вдруг надумаете, – сказал он Самсонову, – то не стесняйтесь.

– Спасибо. Что вам удалось узнать?

– Нетерпеливая молодость, – покачал головой Тавридиев. – Тоже был таким когда-то. – Он вздохнул и сел обратно за стол. – Я посмотрел материалы, в том числе в Интернете, и вот что нашел. В Древнем Риме существовала казнь, когда осужденного зашивали в кожаный мешок вместе с собакой, змеей, петухом или обезьяной, а потом бросали в море. Такое наказание полагалось за отцеубийство, а затем убийство матери и ближайших родственников. Перечисленные животные считались у римлян примером непочтительности к родителям. Уж не знаю, почему, я не зоолог. В более поздние времена обезьян перестали зашивать в мешок. Наверное, кончились. Вообще проще всего дело обстояло с петухами, потому что их в Риме было полно, а вот змей надо было ловить, собак… ну, с собаками тоже много проблем. Они и покусать могут. Подходит вам такое объяснение?

– Очень похоже на то, что делает убийца, – признал Самсонов. – Но он использует холщовые мешки, а не кожаные.

Тавридиев пожал плечами.

– Неудивительно. Знаете, сколько стоит кожа? А сколько ее надо на то, чтобы мешки такого размера пошить?

– Да, тут вы правы.

– И вообще, зачем шить, если под рукой есть готовые?

– Почему убийца имитирует эту древнюю казнь, как вы думаете? – спросил Самсонов.

– Я думал над этим, пока ждал вас. Кажется, вы обмолвились, что жертвы были детдомовцами?

– Да.

– Значит, их матери отказались от них. А может, умерли во время родов? Тогда некто вполне мог счесть этих девочек их убийцами.

– Как он мог узнать о таких вещах?

Тавридиев наставил на полицейского указательный палец.

– А если он занимался их оформлением?

– Сотрудник роддома? Или социальной службы?

– Или детского дома.

– Он мог об этом узнать, когда девочки поступили в приют. Почему ждал так долго?

– Хороший вопрос. – Тавридиев встал и направился к чайнику, который как раз вскипел. – Не знаю. Но когда я думал, что может объединять жертвы, помимо того, что они воспитывались в одном приюте, мне вдруг пришла в голову одна мысль. – Профессор налил себе чай и прошелся по кабинету, глядя в пол, словно формулируя ее. Затем сел за стол, поставил кружку справа от себя и откинулся на спинку кресла. На его лице появилось хитрое выражение. Казалось, он получает от этих загадок подлинное удовольствие. – Что, если у этих девочек была одна мать? Они могут быть двойняшками.

– Они не похожи, – разочарованно возразил Самсонов.

– Я сказал двойняшками, а не близнецами.

– Какая разница?

– Близнецы выглядят одинаково. Ну, более или менее. Они однояйцевые. А двойняшки нет. Они рождаются разнояйцевыми. Могут быть даже разного пола.

– Это мы не сможем проверить, – сказал Самсонов. – И убийца об этом тоже знать не мог. А если мог, потому что сам занимался их распределением в приют, то мы возвращаемся к той же проблеме: почему так долго ждал и почему начал убивать спустя столько лет?

– Не знаю, я ведь не полицейский, – ответил Тавридиев.

– Да, верно, – улыбнулся Самсонов. – Это мое дело – составлять мозаику из кусочков.

– Если мне попадется еще что-нибудь про петуха, я вам позвоню, – пообещал Тавридиев. – Держите меня по возможности в курсе. И когда поймаете убийцу, все мне подробно расскажете, ладно?

– Договорились. – Самсонов встал. – Спасибо.

– Надеюсь, пригодится.

Выйдя из института, старший лейтенант отправился в управление. Надо было выслушать своих подчиненных и подвести итоги дня. По дороге он заехал в небольшой ресторанчик поужинать. Заказал жареную камбалу с картошкой, фаршированный болгарский перец и зеленый чай. Ел неторопливо, прокручивая в голове новые сведения по делу и пытаясь увязать их с теми, что были получены раньше. Больше всего Самсонова интересовало, было ли связано убийство Меркальского со смертями Симохиной и Пахомовой. Скорее всего, он решил бы, что это совпадение, если бы преступник или преступники взяли из квартиры психолога ценности. Но было очевидно: убийца приходил в квартиру Меркальского только для того, чтобы размозжить ему молотком голову.

Без четверти семь Самсонов припарковался возле управы и уже направился было к крыльцу, когда его окликнул женский голос:

– Старший лейтенант! Подождите!

Самсонов обернулся, притормаживая, и увидел спешащую к нему женщину неопределенного возраста в длинном не по погоде плаще и с завязанными в хвост рыжими волосами. Через плечо у нее висела сумка-почтальон, очки в металлической оправе немного съехали вперед, и женщина глядела поверх них. При виде нее Самсонов почувствовал во рту какой-то кислый привкус и развернулся, чтобы уйти, но она успела схватить его за руку. Пальцы у нее были цепкие, как когти хищной птицы.

– Помните меня?! – выдохнула она, обдав полицейского смесью чеснока и табака.

– Еще бы! – буркнул Самсонов, высвобождая рукав.

Женщина отпустила его и улыбнулась:

– Елена Жженова.

– Я же сказал, что помню вас.

– Помните, но не любите.

– У меня нет времени на болтовню с вами. Интервью давать не буду, так что…

– Знаю, вы заняты, – перебила Жженова и заговорщицки подмигнула: – Новое дело! Почему вы так категоричны? Я ведь не смогу написать то, что вы мне не расскажете.

– То есть не напишете ничего.

– Что-то написать я должна, – покачала рыжей головой журналистка. – Если вы мне ничего не говорите, я вынуждена ругать вас за плохую работу. Что мне остается? – Она развела руками, сверля Самсонова взглядом.

– Да вы просто невинная жертва моей молчаливости.

– Вот видите, вы и сами это понимаете. Давайте дружить.

Самсонов открыл было рот, чтобы высказать журналистке все, что он о ней думает, тем более что за несколько лет накопилось много чего, но вдруг передумал.