С. Тремейн - Холодные близнецы

Лидия кажется мне на удивление довольной – несмотря ни на что.

Крупные облака полностью закрыли луну, жалобы деревьев сделались громче. Дождь бьет по стеклу со злостью и презрением. Лидия ест, читает и мурлычет себе под нос песенку: «Мой милый в далекие страны…»

Это любимая колыбельная Кирсти.

«Вернись, вернись, вернись же, мой милый, ко мне!»

Я пытаюсь сохранять спокойствие. Но внезапно мной завладевает неодолимое чувство, что передо мной сидит Кирсти . Она находится в нашей сумрачной гостиной, в отсыревшем доме на острове Торран, который сжался в предчувствии надвигающегося шторма. Каждые девять секунд маяк посылает над водами пролива настойчивые отчаянные сигналы: « Помогите, помогите, помогите ».

– Лидия! – зову я.

Никакой реакции.

– Лидия.

Никакого результата. Ест и гудит себе под нос. Плюшевый Лепа улыбается, сидя на столе. Мне надо обязательно вернуть себе способность логически мыслить: здесь сидит Лидия, я обозналась из-за стресса.

Я откидываюсь назад и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться и внести ясность по отношению к дочери. Нужно быть объективной.

На ум приходят слова Энгуса: «Спроси у своей дочери о том, что произошло на самом деле. Пусть она расскажет тебе то, что сообщила мне шесть месяцев назад».

Здесь есть нечто мучительное, пробирающее до костей, и его отрицание педофилии звучит наполовину убедительно. Я не верю ему, однако меня терзают сомнения. Неужели я поторопилась, сделав неправильные выводы?

Что мне делать?

Штормит уже по-настоящему. Где-то хлопает дверь, раскачиваясь туда-сюда. Наверное, во дворе, думаю, в сарае. Мне не нравится звук – будто створка вот-вот сломается.

Надо все закрепить, «задраить люки».

В общем, у меня почти нет никакого выбора на ближайшее будущее. Распоряжается нынче погода. Я тянусь через стол и ласково касаюсь руки Лидии: она настолько увлеклась книгой, что даже перестала напевать эту жутковатую песенку.

– Дорогая, подожди меня здесь. Скоро будет буря, и мне надо проверить дом снаружи.

Она рассеянно смотрит на меня и вяло пожимает плечами:

– Ладно, мама.

Я встаю и направляюсь в спальню, стараясь не смотреть в зеркало. Надеваю толстый джемпер и самую теплую куртку с капюшоном – «Норт Фейс». Потом иду на кухню, влезаю в резиновые сапоги и открываю дверь на улицу.

Ветер свиреп и беспощаден. Опавшие листья, петли водорослей, пожухлые спутанные папоротники летят сквозь холод и мрак. Из-за гулкого рева волн маяк как будто сделался меньше, и его мерцание совсем не обнадеживает меня.

Хорошо бы закрепить входные двери. Но очередной порыв ветра едва не опрокидывает меня на скользкую траву, когда я, шаркая ногами, огибаю угол дома. Раньше я никогда не оказывалась в эпицентре урагана – да, тут Гебриды, а не мягкий климат южной Англии. Дождь хлещет меня по щекам, и капли жалят, как мелкие острые камушки. Мне становится страшно. Очень.

Дверь в сарай хлопает на ржавых петлях, они скрипят. Что, если они сейчас развалятся? Я с трудом закрываю дверь и задвигаю деревянный засов, мои пальцы коченеют от холода.

А раньше я спрашивала себя, почему на всех входных дверях имеются такие засовы! Теперь-то я поняла. Они должны защитить от штормов Громового острова – Эйлен Торрана.

Я потратила на проверку дома двадцать минут. Теперь самое сложное – я должна затащить промокшую лодку как можно выше на берег. В темноте я спотыкаюсь, падаю, врезаюсь коленом в гальку и еле-еле поднимаюсь.

– Господи! – кричу я во весь голос. – Сара, иди!

Вихрь уносит мои слова и швыряет их в море.

– Ну же!

Как высоко должна находиться лодка, чтобы ее не снесло? Я добираюсь до ступеней маяка, привязываю лодку к перилам и умудряюсь положить на нее якорь – для лишнего веса.

Готово. Я даже смогла завязать узел, как показывал мне Энгус.

Пригнувшись, я бегу обратно к кухонной двери, придерживая одной рукой капюшон, заслоняясь от разбушевавшегося ливня. Ликуя, что все позади, я вползаю на кухню и захлопываю за собой дверь. На внутренней стороне кухонной двери тоже есть деревянный засов. Я его задвигаю. Стоны и вой урагана становятся тише, но их все равно слышно.

– Мама, я боюсь.

На кухне – Лидия.

– Ветер очень шумит.

– Это обычный шторм, – говорю я, обнимая ее. – Посидим дома, пока он не кончится. Все будет хорошо – у нас полно дров и еды. Представь себе, что у нас начинается веселое приключение.

– А папа будет нам помогать?

– Не сегодня, дорогая, но завтра – возможно.

Я обманываю ее. Ну и пусть. Однако, упомянув Энгуса, я припоминаю наш телефонный разговор. Он отрицал свою вину.

Спроси у своей дочери о том, что произошло на самом деле. Пусть она расскажет тебе то, что сообщила мне шесть месяцев назад.

Я хочу сама во всем разобраться. Лидии, конечно, будет больно, но если я не распутаю этот клубок, то сойду с ума, что будет куда хуже.

– Милая, давай отдохнем в гостиной. Я собираюсь у тебя кое-что спросить.

Лидия испуганно ежится.

– Что спросить?

Я веду ее в гостиную и задергиваю шторы, отгораживаясь от урагана, который, по-моему, рвет шифер на крыше.

Мы устраиваемся в обнимку на диване перед камином и укрываемся одеялом, которое немножечко пахнет Бини.

– Помнишь, ты говорила мне, что папа трогал и целовал Кирсти? – говорю я.

Что-то мерцает в ее глазах. Смущение?

– Да, мама.

– А что ты имела в виду?

– Чего?

– Ну, что ты тогда видела? – я пытаюсь подобрать слова. – Что он трогал и целовал Кирсти, как целуются мама с папой? Да?

Она внимательно слушает меня, и на ее лице отражается шок:

– Нет, мама! Нет! Совсем не так!

– То есть… – Внутри меня разверзается бездна.

Значит, я допустила ужасную, отвратительную ошибку. Снова.

– А что же ты видела, Лидия?

– Он ее обнимал, потому что ты, мама, ее не обнимала. Но вдруг он на нее закричал, и она испугалась. Больше я ничего не знаю.

– Ты уверена?

– Да, мама. Точно! Он целовал ее не так, как целовал маму. Нет, нет! Нет!

Мрак сменяется непроницаемой удушающей тьмой.

Я закрываю глаза, глубоко дышу и делаю вторую попытку:

– Ладно. Еще один вопрос, дорогая. Что ты сказала папе шесть месяцев назад?

Лидия сидит в неловкой и напряженной позе. В ее глазах – непролитые слезы, страх и злость.

Я повторяю свой вопрос. Она молчит.

Прямо как мать и как бабушка.

Но я настроена решительно. Если я забралась настолько далеко, то отступать мне ни в коем случае нельзя. Даже если это ей явно не по нутру. Логика подсказывает мне, что если я справлюсь с проблемой сегодня, то все останется в ее памяти как очень страшный день – День Шторма.

Я делаю новую попытку. Ответа нет.

– Папа у тебя когда-нибудь спрашивал что-нибудь про Кирсти? Ты ведь ему что-то про Кирсти говорила?