С. Тремейн - Холодные близнецы

Я разглядываю свое отражение. Дневной свет мрачный и вялый. Я выгляжу паршиво. Худая, чуть ли не кости торчат. Мне следует ухаживать за собой.

Я смотрю на отражение. Там появляется Лидия с Лепой в руках. Забрела, должно быть, ко мне в спальню. Она улыбается – воспряла духом. Бойкая, свежая, ясная улыбка.

Я поворачиваюсь и смотрю на дочь – реальную, не отражение. Стоящую в моей комнате. Тихую и одинокую.

– Привет. Лучше себя чувствуешь?

Но ее улыбка гаснет, и выражение лица мгновенно меняется.

И тут я понимаю, что в ее руках нет плюшевого леопарда.

Я смотрю на дочь, а она – на меня. В ее глазах застыл немой вопрос. Она почему-то кажется младше, словно переместилась назад во времени – в тот год, когда обе девочки были живы и им исполнилось шесть лет, пять, четыре и дальше, дальше, дальше. Я вспоминаю Девон, как они дурачилась на пляже, толкаясь боками, память затягивает меня в свой водоворот. Мне страшно, голова кружится: я вижу прошлое.

Они обе здесь. Это невозможно вынести.

– Лидия.

– Да, мама.

– Во что-то веселое играешь?

– Не понимаю, мам.

– С Лепой, дорогая, со своим леопардиком. Это ведь игра какая-то?

Я оборачиваюсь и снова проверяю зеркало. Мы обе там – мать и дочь, Сара Муркрофт и ее единственный ребенок, Лидия Муркрофт. Маленькая девочка в ярко-желтых рейтузиках и джинсовой юбке с вышитой спереди красной птичкой.

Ее руки пусты. Но в зеркале она держала Лепу. Я точно помню. Или нет? И она улыбалась улыбкой Кирсти – лукавой и озорной. В зеркале было отражение Кирсти. Близняшки любили Лепу и дрались из-за него. Наверное, и сейчас дерутся. Как дрались в моей матке, как сражались за мое молоко.

Они обе здесь, в тусклой белой комнате с окном, из которого виднеется пасмурное небо и черно-синее море.

Они дерутся, выясняя, кто из них жив, а кто умер. И так без конца.

Меня шатает, и я опускаюсь на кровать.

– Мама, что с тобой?

– Ничего, дорогая, я в порядке. Мама просто немножко устала.

– Ты какая-то не такая.

Меня бьет озноб. Дом никак не может прогреться, будто безжалостное Северное море обглодало фундамент и стены до костей, но это – иной холод, и такого раньше не было – дыхание вырывается у меня изо рта туманным облачком.

– Ну и мороз, – произносит Кирсти.

– Да, – говорю я, вставая. – Давай разведем как следует огонь в гостиной.

Я беру ее тоненькую ручку. Она ледяная, как у мертвеца. Я вспоминаю, как той ночью в Девоне я летела вниз по ступенькам посмотреть, что с Кирсти, а потом держала ее за все еще теплую руку и отчаянно пыталась нащупать пульс.

В комнате что, действительно Кирсти? Меня гложут сомнения. Я обвожу взглядом комнату – белые стены, распятие рядом с нарисованным шотландским вождем, старинные окна с подъемными рамами. Во дворе колышется мокрый зеленый вереск. Поднимается ветер – немногочисленные корявые деревья, растущие на Торране, гнутся.

– Пошли, Муми-тролль.

Мой голос звучит скрипуче. Я пытаюсь не показывать Лидии, насколько мне страшно: я боюсь этого дома. А еще – острова Торран и того, что с нами творится.

Я боюсь собственной дочери.

Мы возвращаемся в гостиную, и Лидия усаживается на диван. Сейчас она вполне спокойна, даже безмятежна, несмотря на травму, полученную в школе.

Я наклоняюсь и запихиваю дрова в ненасытный огонь. В отличие от Лидии мне очень тревожно. Ветер неустанно гремит оконными стеклами, и все эти странные моменты сливаются воедино. Я неотрывно гляжу на пламя. Что же мне примерещилось? А что случилось с Эмили Дюрран? Что она кричала про зеркало?

И сегодняшний случай в школе. «Боган, боган, боган». Привидение.

Но я в них не верю. Хотя в зеркале была Кирсти. А Кирсти – точная копия Лидии. Значит, это была и Лидия. Похоже, что близняшки – призраки друг дружки.

Лидия – живой призрак Кирсти.

Получается, что я живу среди привидений.

Почему бы мне в них не верить?

Но нет – привидений не бывает.

А в зеркале была Кирсти. Вернулась поздороваться. Поговорить с мамой.

Мама, ты позволила мне спрыгнуть. Это все из-за тебя.

Она права. Отчего я их тогда бросила? Почему я не следила за дочерьми? Ответственность за происшедшее лежит на мне. Энгус задержался в Лондоне, и я должна была смотреть за девочками. Почему ничего не замечала? Какая же я недогадливая! Я не смогла бы разглядеть признаки «повышенных степеней развратных действий».

Мама, почему ты его не остановила?

– Ты не виновата, – громко заявляет Лидия, и у меня от изумления разжимаются руки. Сырое полено падает на грязный ковер.

Я оборачиваюсь к дочери.

– Что?

– Я про школу, – говорит Лидия. – Ты не виновата, это Кирсти. Она часто возвращается. Приходит и пугает меня.

– Лидия, глупышка! – Я поднимаю полено и кладу в огонь.

Пламя трещит, ревет, но не прогоняет холод, и если я отойду на четыре ярда от камина, у меня снова изо рта пойдет пар. Что за склеп!

– Лидия, мы скоро уедем, поэтому не надо тебе больше переживать!

– Чего?

– Мы переезжаем, дорогая.

– С острова?

– Да.

Ее лицо мрачнеет. В глазах отражается не то грусть, не то страх.

– Но, мам, ты же хотела, чтобы мы здесь жили, и говорила, что все будет лучше, чем раньше.

– Знаю, но…

– А Кирсти? Она же здесь. И Бини тоже, нам нельзя их тут оставлять. А папа…

– Но…

– Я не хочу никуда ехать, если папа не поедет!

Ее нервозность опять усиливается. Слишком быстро. Ее сейчас раздражает все, она немыслимо уязвима. Что мне ей сказать?

– Милая, ты скоро увидишься с папой, я обещаю. Нам просто нужно найти себе новый дом, чтобы в нем был телевизор, а рядом – дорога. Разве не здорово? У нас будет и телевизор, и отопление, и горячая вода…

Лидия молчит. Она смотрит на ярко пылающий огонь – и обеспокоенно хмурит брови. В комнате играют тени. За окнами быстро темнеет. Ворон застлал крылом весь мир. Стекла дребезжат. Это даже не тот гадкий ветер, который на Торране считается обычным бризом, а настоящий ураган. Он дует прямо на нас, усиливаясь с каждой минутой, и пронизывает все вокруг – и Эйсорт, и Токавейга, и Орд, и Сгурр-Аласдер.

– Ведь она сейчас здесь? – тихо спрашивает Лидия.

– Кто?

– Кирсти.

– Что?

Мои руки онемели, только пальцы покалывают.

На лице Лидии появляется странное выражение – одновременно испуганное и безразличное.

– Мам, она тут – прямо в комнате. Вот она!

Я в панике обвожу взглядом гостиную. На меня накатывает волна вроде животного страха. Сейчас из сумрачного холла возникнет моя умершая дочь. Но там пусто, лишь пляшут на стенах тени от мебели, освещенной яростным пламенем.

– Глупости, Лидия! Пойдем на кухню, я приготовлю…

Меня перебивает визгливый звук, я вздрагиваю и наконец понимаю, что звонит телефон. Теперь меня разбирает истерический смех. Ну, я и дура. Я настолько взвинчена, что звонок старинного аппарата повергает меня в шок.