С. Тремейн - Холодные близнецы

– Ладно, мама.

Она безропотно протягивает мне руку, но я беру ее в охапку и тащу в спальню. Там я укладываю ее на «адмиральскую кровать», захлопываю дверь и задвигаю засов. Что бы там ни было, я не хочу, чтобы оно сюда проскользнуло.

Я ложусь рядом со своей маленькой девочкой, она приникает к моему плечу и шепчет:

– Мам, я не верю, что говорит Лидия. Она говорит ужасные вещи.

Я почти не слушаю дочь. До меня доносится чей-то голос. Кто это?

Она, больше некому. Кирсти. Или Лидия.

Я смутно разбираю нечеткие слова.

Мама, мама, мама .

Что-то стучит. Ветер?.. Вряд ли.

Мама, мама.

Это она. Я уверена. Она затаилась за дверью.

Я никак не могу согреться.

Я обвиваю свою дочь обеими руками и крепко зажмуриваюсь, пытаясь отгородиться от всего – от шторма, от звуков, от голосов. У всего должен быть конец. Но шторм не кончится никогда, и ночь на острове будет длиться вечно. Они будут продолжаться и продолжаться. У меня нет выбора.

Моя дочь тоже зябко жмется под одеялом. Я чую запах ее дыхания – светлого, чистого, детского, как будто она сосала леденец или что-то вроде того.

– Кирсти говорит, что во всем виновата ты, – шепчет она. – Ты была с тем дядей. И поэтому она вернулась тебя наказать.

Мое сердце пронзают острые куски льда.

– Какой дядя, дорогая?

– Тот дядя, который был с тобой тогда ночью. На кухне. Я видела, как ты его целовала. Ты тоже виновата. Бабушка тоже знает, но она сказала мне никогда никому не говорить.

– Да, – отвечаю я.

И я вспоминаю все.

Вот что я похоронила в глубине рассудка. Вот причина моего отрицания. Вот та память, что я потеряла, поскольку горе так велико, что с ним нельзя было справиться. Отвращение к себе самой, погребенное под воздействием таблеток.

Мой сон, который я видела несколько недель назад, являлся подсказкой. Я была наголо острижена – чувство стыда. Я находилась на кухне – совершенно обнаженная. Уязвимая. На меня пялились люди.

Мужчина смотрел на мою наготу.

Я проснулась, мастурбируя. Все было завязано на сексе. Но не на сексе с моим бывшим, когда близняшки были совсем крошками.

Нет, в миллион раз хуже.

В те дни Энгус задерживался допоздна. Мама с папой ушли. И я пригласила парня. Однажды я встретила его в баре возле лодочной мастерской в Инстоу и познакомилась с ним. А пару месяцев спустя я пригласила его в гости. Я хотела с ним переспать. Мне надоел секс с Энгусом. Я всегда стремилась к большему, чем он мог мне дать.

Я жаждала волнующей новизны.

– Мама?

– Не бойся, дорогая. Все хорошо.

Я страстно поцеловала его на кухне. Вот на что я отвлеклась. Я пила вино с мужчиной, который мне нравился, мечтала затащить его в койку – и я перегнулась через стол и впилась в его губы своими. А близняшки меня увидели. Мне стало стыдно, я была немного пьяна, и я прикрикнула на них, чтобы валили отсюда. А потом я трахнула того парня в пустующей спальне на втором этаже.

Его звали Саймон. Точно. Молодой симпатичный член яхт-клуба. Моложе Энгуса и похож на Энгуса – времен нашего знакомства.

Память вливается в меня, правда затопляет меня до краев. Шторм проделал дыру.

Когда Саймон ушел, я уснула, утомленная сексом и алкоголем. В доме не было никого, кроме меня и детей. Близняшки тихо постучались ко мне в дверь, и я на них рявкнула, велев, чтобы они проваливали. Снова .

Я задремала.

И очнулась от крика. И поняла, что я наделала.

Я взлетела по ступеням и наткнулась на свою дочь. Она рыдала, что-то взахлеб говорила про сестру. И ее крик сказал мне правду, которую я не могла вынести. Я оказалась неверной женой, изменила мужу вторично, и это убило мою маленькую девочку. Поэтому я начала врать – я обманывала полицейских, врачей, Энгуса, вообще всех, – скрывая того мужчину и свое пренебрежение родительским долгом. Я специально сказала им, что она упала с балкона второго этажа, отвлекая их нелепой ложью. Истина была слишком страшной, и мое вранье постепенно превратилось в правду. Даже для меня. В особенности – для меня.

Но они узнали о моем отвратительном преступлении, о моей халатности, о моем чудовищном стыде. Все – и Энгус, и моя мать, и мой лечащий врач. Но они помалкивали, и меня не забрали в полицию.

Они решили защитить меня?

Но как узнала мама? Как догадался Энгус?

Вероятно, мать, что-нибудь заметила, а может, ей все рассказала моя дочь или тот парень случайно сболтнул в баре: «Когда разбилась девочка, я был с Сарой», а мать находилась поблизости и услышала. Какая разница. Они знали. Во всем виновата я. Только я. Я занималась сексом с другим мужчиной – снова – и из-за этого умерла моя дочь. И они с тех пор заслоняли меня от страшной реальности.

– Прости, дорогая, прости, пожалуйста.

– Мам, она вернулась. Она за дверью.

– Кирсти?

– Нет, Лидия. Она вернулась. Слушай.

Ветер завывает, и дождь стучит, но да – я слышу голосок умершей близняшки.

– Открой. Это сделала ты. Ты должна меня впустить.

Я лежу в кровати и плачу. Пока моя живая дочь обнимает меня, вторая – погибшая – окликает меня за дверью:

– Мама, я пришла. Пусти меня. Я вернулась.

Я целую свою девочку в лобик и спрашиваю:

– Но она же спрыгнула?

Она смотрит на меня голубыми, как у ее бабушки, глазами и тихо говорит:

– Нет, мама. Мы хотели перелезть с верхнего балкона на другой балкон, в той комнате, где ты была. Мы решили поглядеть, почему там нет папы. Мы боялись открыть дверь, ведь ты на нас кричала, но Лидия все равно хотела увидеть, с кем ты… с папой или с другим дядей. И… она… она полезла вниз, а за ней я, а потом, мам, она в меня вцепилась и потянула. Мама, она меня потянула, потому что падала, и она так сильно тянула, что я тоже чуть не упала, и… – моя девочка умолкает, и по ее щекам начинают литься слезы: – Я пихнула ее, мама! И она упала вниз из-за меня. Ты всегда любила ее больше, а я пихнула ее от себя, потому что я тоже падала.

Она всхлипывает и испуганно повторяет:

– И она упала, мама, она упала. Я это сделала, я ее спихнула, потому что она вцепилась в меня.

Я теряю дар речи. Моя вина бесспорна. И больше мне знать нечего.

За дверью моя мертвая дочь. Невинная и обвиняющая. Мне надо последний раз попросить прощения единственным доступным мне образом. Как раз самое время. Я выбираюсь из постели и натягиваю одежду.

Лидия с беспокойством смотрит на меня в полумраке. Слезы высыхают на ее личике. Я наклоняюсь к кровати и смахиваю с ее лба мягкие светлые волосы.

– Дорогая, ты не виновата, – шепчу я. – Все произошло из-за меня.

– Но это неправильно, мама. Неправильно, да?

– Нет, милая, правильно. Прости меня, на самом деле ты совсем-совсем не виновата. Вы просто играли. И запомни, пожалуйста, что только я виновата во всем. А из-за того, что я наделала тогда ночью, и началась твоя ужасная путаница, которая длилась так долго. Из-за меня.