Дэн Симмонс - Друд, или Человек в черном

Приняв решение самостоятельно выполнить трудную работу по расследованию убийства Эдмонда Диккенсона, я приступил к делу следующим же утром. Подкрепив силы двумя с половиной чашками лауданума (примерно двести минимальных доз, если считать дозой несколько капель), я доехал двенадцатичасовым поездом до Чатема и там сел в наемную коляску, чтобы домчаться до Гэдсхилл-плейс, – хотя глагол «дотащиться» представляется здесь более точным, принимая во внимание преклонный возраст и апатичность как лошади, так и кучера.

Сейчас, перед важным разговором с Диккенсом, я начал отчетливее видеть прежде расплывчатый образ моего сыщика из «Ока змея» (или «Змеиного ока») сержанта Каффа. В отличие от дородного, бесцеремонного и грубого инспектора Баккета из диккенсовского «Холодного дома» – персонажа, начисто лишенного воображения, поскольку его прототипом послужил реальный инспектор Филд в более молодом возрасте, – мой сержант Кафф будет высоким, худым, пожилым, аскетичным и предельно логичным. Прежде всего – логичным, словно помешанным на логике. Я также решил, что мой аскетичный, седовласый, узколицый и горбоносый, предельно логичный, сероглазый сержант Кафф будет предпенсионного возраста. Он собирается посвятить остаток своей жизни пчеловодству, понял я. Впрочем, нет, пчеловодство не годится – слишком диковинное, слишком эксцентричное занятие, совершенно мне не знакомое. Возможно, розоводство. Да, это как раз то, что нужно… розы. Я немного разбирался в розах и розоводстве. Сержант Кафф будет знать о розах все.

Почти все сыщики сначала обнаруживают труп со следами насильственной смерти, а затем проводят уйму времени, распутывая ниточки, ведущие к убийце. Но мы с сержантом Каффом поступим ровно наоборот: сперва вычислим убийцу, а потом отыщем тело.

– Дорогой Уилки, какой приятный сюрприз! Какое удовольствие провести в вашем обществе два дня подряд! – воскликнул Диккенс, выходя мне навстречу в шерстяном плаще с капюшоном, надетом для защиты от студеного ветра. – Надеюсь, вы останетесь до конца уик-энда.

– Нет, я заехал только для короткого разговора с вами, Чарльз, – сказал я.

Он улыбался такой приветливой, такой искренней, по-детски радостной улыбкой (ни дать ни взять, маленький мальчик, неожиданно увидевший любимого товарища по играм), что мне пришлось улыбнуться в ответ, хотя в глубине души я оставался холоден и бесстрастен, как сержант Кафф.

– Замечательно! Я только что закончил на сегодня работу над последним предисловием и рождественской повестью и собирался отправиться на прогулку. Присоединяйтесь ко мне, друг мой!

При мысли о многомильной прогулке – скорым шагом, да в такой ветреный ноябрьский день, когда все предвещает снегопад, – острая боль запульсировала у меня за правым глазом.

– К сожалению, не могу, дорогой Диккенс. Но раз уж вы упомянули о Рождестве… среди всего прочего я хотел поговорить с вами и о нем.

– Да неужели? – Он изумленно вскинул брови. – Вы – Уилки Коллинз, для которого все на свете «чушь и вздор», – вдруг возымели интерес к Рождеству? – Он запрокинул голову и по-диккенсовски заразительно расхохотался. – Теперь я вправе сказать, что своими глазами видел чудо.

Я натянуто улыбнулся:

– Мне просто любопытно, собираетесь ли вы устраивать традиционное многолюдное празднество в этом году. Все-таки до Рождества осталось совсем недолго.

– Да, всего ничего. – Внезапно Диккенс уставился на меня холодным оценивающим взглядом. – Нет, боюсь, никаких многолюдных празднеств в этом году не предвидится. В начале декабря я отправляюсь в очередную поездку с публичными чтениями, как вам известно.

– Ах да.

– Я вернусь домой на день-другой в само Рождество, – сказал Диккенс, – и, конечно, вы получите приглашение. Но, к сожалению, в этом году мы отметим праздник скромно.

– Не беда, не беда, – торопливо проговорил я, на ходу импровизируя с ловкостью, которая сделала бы честь моему еще не созданному сержанту Каффу. – Просто интересно знать… вы пригласите Макриди в этом году?

– Макриди? Нет, вряд ли. Кажется, у него жена серьезно недомогает. И сам Макриди все реже и реже выезжает из дома, как вам известно, Уилки.

– Ну да, разумеется. А Диккенсон?

– Кто?

«Ага!» – подумал я. Чарльз Диккенс, Неподражаемый, знаменитый писатель, человек с феноменальной памятью, никак не мог забыть имя молодого джентльмена, которого самолично спас на месте Стейплхерстской катастрофы. Он притворялся – как убийца, уже совершивший или только еще замысливший преступление!

– Диккенсон, – небрежно повторил я. – Эдмонд. Вы же наверняка не забыли прошлое Рождество, Чарльз! Сомнамбула!

– А, конечно, конечно, – сказал Диккенс, отмахиваясь от воспоминания. – Нет. Мы не пригласим молодого Эдмонда на нынешнее Рождество. В этом году соберутся только члены семьи. И самые близкие друзья.

– Вот как? – Я искусно изобразил удивление. – Мне казалось, вы с молодым Диккенсоном довольно близки.

– Ничего подобного, – возразил Диккенс, натягивая дорогие лайковые перчатки, слишком тонкие для такой погоды. – Я просто изредка навещал молодого человека в течение нескольких месяцев, пока он оправлялся после катастрофы. Он ведь сирота, как вы наверняка помните, Уилки.

– А, точно, – сказал я с таким видом, словно и вправду мог забыть о столь существенном обстоятельстве, объясняющем, почему Диккенс выбрал именно его в качестве своей жертвы. – Вообще-то, я хотел обсудить с молодым Диккенсоном пару предметов, затронутых нами в прошлое Рождество. Вы, случаем, не помните его адреса, Чарльз?

Диккенс посмотрел на меня в высшей степени странным взглядом.

– Вы желаете продолжить ваш с Эдмондом Диккенсоном разговор, состоявшийся без малого год назад?

– Да, – промолвил я безапелляционным тоном сержанта Каффа (во всяком случае, мне хотелось так думать).

Диккенс пожал плечами:

– Я абсолютно уверен, что не помнил бы адреса, даже если бы знал его когда-нибудь. По-моему, Диккенсон постоянно меняет местожительство… неугомонный молодой холостяк, постоянно переезжающий с квартиры на квартиру, и все такое прочее.

– Хм… – протянул я.

Я щурился от холодного северного ветра, сотрясавшего подстриженные живые изгороди и срывавшего последние листья с деревьев на переднем дворе Диккенса, но я с таким же успехом мог щуриться от теснившихся в моем уме подозрений.

– На самом деле, – весело сказал Диккенс, – я припоминаю, что молодой Диккенсон уехал из Англии нынешним летом или осенью. С намерением сколотить состояние в Южной Франции. Или в Южной Африке. Или в Австралии. В каком-то подобном месте, где у человека есть возможность развернуться.