Александр Варго - Фрагменты (сборник)

– Меня жутко раздражали хрипы. Когда я разбивал жертве голову, из кровавого месива громко выходил воздух. Шумно. Жутко шумно. Я боялся, что нас может кто-нибудь услышать. Ведь мы часто играли у людных тропинок. Но потом, – он посмотрел на доску и сделал ход, – я посмотрел какую-то передачу научного содержания. Там я и узнал о строении головного мозга. Готов поспорить, что вы этого тоже не знали. Если подвинуть мозг, хрипа не будет. Представляете? Для этой цели хорошо подходила бутылка водки или рукоятка молотка. Этакий контрольный выстрел. И одновременно предмет в голове стал моим фирменным знаком, знаком качества, если хотите.

Она не хотела. Все, что он говорил, было отвратительно. Все, что он говорил, было гадко. Людмила даже не хотела говорить с ним, но раз уж она начала, то нужно доиграть партию. Она посмотрела на доску. Убийца явно проигрывал. А может, поддается? Играется с ужином перед тем, как съесть? Людмила Тимофеевна осторожно сняла с доски еще одну побитую шашку. Положила на стол и посмотрела на убийцу. Надо было спросить что-нибудь еще. Точно. Она не могла не спросить.

– Вы давно носите рубашки в клетку?

– Сколько себя помню, – улыбнулся он. – Не именно эту, но… Да, мне нравятся рубахи в клеточку. Да, именно в большую клетку.

Он задумался. Людмила видела, как желваки заходили на скулах.

– К чему вы клоните? – тихо спросил он.

Она собиралась раскрыть свои предположения, но он ее опередил.

– Чикатило, Чикатило… Вы не устали? Одни ищут схожесть во внешности, другие в делах. Я что, кому-то мошонку откусил? Или соски сожрал? Не надо! – Он ударил ладонью по столу. Мелкие предметы подпрыгнули и снова затихли. – Я не Чикатило! Знаете что? Почему вообще всплыл этот ваш Чикатило? Я о нем узнал за три месяца до своего восемнадцатилетия. Судили его тогда, я по телевизору видел. А газету со статьей купил уже после. Мне знаете что еще странно? У меня были Пушкин, Есенин и книги по деревообработке. Майн Рид и Джек Лондон. Почему их не изъяли? Эта заметка у меня валялась, я не хранил ее специально. Я купил, прочел и забросил между «Всадником без головы» и «Белым Клыком». Нет же, они именно ее и изъяли. Теперь пусть в прокуратуре читают… Хотя мои заметки интересней, правда, Людмила Тимофеевна?

Она вздрогнула. Он впервые за всю беседу назвал ее по имени.

«Не интересней, – хотела сказать женщина, – возможно, страшнее. Несмотря на то что ты не прикасался к мошонкам и соскам».

– Книга будет интересной, – просто сказала Людмила.

– Слушайте, похоже, вы выигрываете, – с улыбкой человека, решившего подыграть, произнес он и сдвинул черную шашку. Пару ходов, способных принести численный перевес, он увидел. Осталось только реализовать их. Но его соперница отлично играла и могла еще удивить его.

– Не всегда все обстоит так, как нам кажется…

Уж не ему ли это знать? Хотя он-то ошибался редко. Он видел людей насквозь. Он видел, что Людмиле есть что сказать. Куда больше того, что она говорит сейчас. Возможно, еще не время. Возможно, это как раз и есть ее мотивация для выигрыша.

– Что для вас дружба?

Неожиданно. Никто до этого не задавал такого вопроса. И не то чтобы он не был готов к нему, напротив – он готов ко всему, но подобные вопросы позволяли пофилософствовать. Неумело, но от души.

– Во-первых, кого можно считать другом? Это не тот, кто даст сто рублей, даже не тот, кто переночевать пустит, ведь так? А во-вторых, мой принцип – чем ближе я знаю человека, тем больше желание его убить.

– Странная логика, – сказала Людмила и тут же подняла руку к губам. Вылетело.

– Почему же?

Он не злился. Ну, почти не злился. Быть непонятым – это так ему знакомо.

– Не узнав человека, – не дождавшись ответа, проговорил он, – вы даже не догадываетесь, хороший он или плохой. Он для вас никакой, не вызывает никаких эмоций – ни хороших, ни плохих. И только узнав его, вы понимаете, какое же он дерьмо, как же вы его ненавидите. За то, что он не дал списать в шестом классе, за то, что увел девушку в ПТУ, за то, что стучал в армии, за то, что раньше тебя нашел работу… Тут можно продолжать бесконечно.

– Дамка, – восторженно провозгласила Людмила.

Он посмотрел на доску. Четыре черных против семи белых. Шансы равны нулю. Писательница действительно играла хорошо. Жаль только то, что они не в лесу. Тогда ему наплевать было бы на расклад на доске. Партия была бы проиграна ею еще до того, как он расставил бы шашки.

– Вам везет, – сказал он и передвинул свою шашку с тридцать пятого номера на двадцать шестой. – Очень похоже на то, что я проиграл.

– Вы сдаетесь?

– Что вы! Я же никогда не проигрываю. – Он улыбнулся и слегка наклонился к столу. – Беда в том, что они мне не разрешают здесь никого убивать, – прошептал он и подвинул черный кружок к белому.

Она попыталась понять, шутит он или нет.

– Вы говорили, что каждая цифра обозначает убийство. Давайте так, каждая побитая шашка – ваш рассказ об открывшемся числе… о жертве под этим числом.

«Неплохой ход, – оценил он. – Ее книга действительно будет интересной».

– Ну что ж, годное предложение. Бейте.

Людмила Тимофеевна взяла черную шашку и посмотрела на открывшееся число. Девятнадцать. Он пожал плечами.

– С этим мне было неинтересно. Он нырнул, будто купаться собрался, и его унесло течением. Я и запомнил-то его только из-за того, что с этого же дня начался показ сериала «Графиня де Монсоро». Он мне очень нравился. Я о сериале сейчас. Надо было кого-то замочить днем, чтобы не опоздать к началу…

Они сделали по ходу в абсолютной тишине. Следующий ход Людмилы открыл число сорок.

– Тридцать девять, – сказала она.

Он вздохнул и начал:

– Он был моим приятелем, другом, что ли. Я поехал устраиваться на работу, а когда возвращался, встретил его. Узнал, что его развели на квартиру – заставили продать за десять тысяч рублей. В то время метр квадратный стоил дороже. Так он и эти бабки не получил – в руках чуток подержал, его сзади по голове ударили и деньги забрали. Ни квартиры, ни денег. Мне жалко его стало… Единственный случай, когда я себя какой-то сволочью почувствовал. Он даже не сопротивлялся. Это единственный человек, которого мне было жалко убивать.

– То есть вы раскаиваетесь?

В глазах убийцы читалась ненависть, Людмила отвела взгляд.

– Я сказал, мне его было жалко. Где тут вы услышали о раскаянии?

Она поняла, что от нее не требуется ответа. Поняла, и все тут. Людмила медленно переставила свою шашку, только после хода заметив, что подставилась.

– Мне его было жалко, понимаете? Как сломавшего хребет пса, служившего до этого верой и правдой. Если бы я его не убил, он бы только мучился. Раскаяние – это осознание, а самое главное, признание того, что ты не прав и делал неправильно. А я в сложившейся ситуации все делал правильно. И я не раскаиваюсь. Все получилось так, как я хотел.